Библиотека Mosbiblio

Я сидела, затаив дыхание, в ожидании того, что должно было вот-вот
произойти. Я слышала, как сердце бьется у меня в груди.
Но ничего не случилось. Чарльз продолжал хранить молчание. Норман сказал
ему медленно и спокойно: «Опишите, что происходит вокруг вас». Вразумительного
ответа не последовало. «Что вы ощущаете в теле?» Снова ничего. «Посмотрите на
свои ноги. Во что вы обуты?» Но ничего не происходило. Норман применил
различные техники для того, чтобы помочь Чарльзу сфокусироваться на своем
внутреннем видении. Он переходил от одного приема к другому, но ничего не
помогало. Чарльз послушно исполнял все пожелания Нормана. Но каждый раз он
отвечал, что не видит никаких образов, кроме обычных умозрительных картин.
Но по мере того, как я слушала все, что Норман говорил Чарльзу, что-то
странное начало происходить со мной. Я ощутила, как по моему животу разлился
жар, и не могла определить, происходит ли это от возбуждения или страха.
Холодный поток энергии пробежал вдоль моего позвоночника. На меня нахлынула
грусть. Я почувствовала, что вот-вот расплачусь. Я попыталась взять себя в руки,
боясь испортить сеанс, но слезы уже лились у меня по щекам. Я вытерла их
платком, сделала глубокий вдох и повторила еще одну отчаянную попытку сдержать
себя. Что в конце концов происходит со мной?
Норман, направив все свое внимание на Чарльза, не заметил моего состояния.
Он был готов сдаться и успокаивал своего клиента, говоря, что людям отнюдь не
всегда удается вспомнить свою прошлую жизнь на первом же сеансе. В этом не было
ничего страшного.
Внезапно, повинуясь какому-то импульсу, не в силах больше сдерживаться, я
нарушила молчание. «Чарльз, – сказала я, – это очень странно, что у тебя было
отрицательное переживание, связанное с лагерем, потому что со мной в детстве
произошло то же самое, когда я отправилась в лагерь скаутов. Я все время
плакала. Я чувствовала себя совершенно несчастной и ненавидела лагерь. Но это
было очень странно, так как все вокруг были очень довольны. Сейчас я знаю, в
чем дело, – этот летний лагерь напоминал мне концентрационный лагерь».
Как только последние слова были произнесены, Чарльз обхватил свою грудь
руками и стал ловить ртом воздух. Норман, не растерявшись, прекрасно понимая,
что происходит, тут же выпалил: «Чарльз, что происходит?»
«Я ощущаю запах газа. Не могу дышать. Задыхаюсь». Чарльз через силу
выдавливал из себя каждое слово. Едва мог говорить.
«Где вы?» – спросил Норман. Чарльз рыдал, не сдерживаясь. Я могла видеть
картину смерти Чарльза своим мысленным взором, прежде чем тот начал говорить.
Его речь прерывалась всхлипываниями, он стал рассказывать, какой ужас он
пережил, когда его, молодого человека, втолкнули вместе с остальными мужчинами
в маленькую холодную комнату. Он услышал запах газа, наполняющего комнату,
затем ощутил пронзительную боль в груди. Затем он покинул тело.
Тишина. (Если не считать моего хлюпанья носом.) Норман вручил каждому из
нас по салфетке.
Когда Чарльз успокоился настолько, что смог продолжать говорить, Норман
попросил его отправиться в более ранний период той жизни. Чарльз вспомнил свою
жизнь в роли польского еврея, которого насильно увели из дому вместе с
родителями и соседями. Он вспомнил поездку на поезде и то, как оказался в
газовой камере, где хватал ртом воздух, пока ядовитый газ не заполнил его
легкие.
Норман снова попросил его описать свою жизнь, еще раз провел через смерть
в газовой камере, пока Чарльз не стал дышать свободно и успокоился.
Нас ждал еще один сюрприз. Как только Чарльз вышел из состояния транса,
он воскликнул: «Вот почему у меня бывают приступы беспричинного беспокойства!
Без всякого видимого повода у меня учащается сердцебиение, я начинаю задыхаться
и чувствую сжимающую боль в груди. В детстве родители водили меня от одного
специалиста к другому, но ни один из них не обнаружил у меня органической
патологии. Они отвели меня даже к психиатру, но и тот ничем не смог помочь.
Сейчас все приобретает смысл – приступы беспокойства, затрудненное дыхание и
боль в груди. Это из-за смерти в концентрационном лагере. Тот детский лагерь
напомнил мне концентрационный, и я не мог выдержать этого! Сейчас все стало на
свои места!»
После сеанса мы с Чарльзом крепко обнялись. Мы смотрели друг на друга в
безмолвном понимании, испытывая чувство благодарности за то, что смогли
пережить это, за то, что между нами установилась такая тесная связь.
Мы с Норманом проводили Чарльза на улицу, под яркий солнечный свет, чтобы
попрощаться с ним там. После того как он отъехал, мы рассмеялись, решив, что
этот сеанс обучения превзошел все наши ожидания. Поскольку Чарльз не сразу
воспользовался приглашением Нормана отправиться в прошлую жизнь, я стала
свидетелем того, как Норман демонстрирует весь свой репертуар, стараясь найти
технику, способную сдвинуть клиента с мертвой точки.
Но главное, я научилась доверять своей интуиции. Очевидно, я тоже вошла в
транс, когда Норман произвел гипнотическую индукцию. Поскольку я
концентрировалась на Чарльзе, то каким-то образом сумела настроиться на волну
его воспоминаний, вначале на эмоциональном уровне (начала плакать), затем
визуально (увидела его в концентрационном лагере). Доверившись своей интуиции,
я предложила этот ключ к памяти Чарльза. Он подошел идеально, и начался процесс
воспоминаний. Иногда терапевты начинают «совместно представлять» – видеть то,
что видят их клиенты и воспринимать эмоции их воспоминаний.
К этому времени уже наступил вечер. Солнце разбивалось о листву высоких
пальм, и бриз взъерошил кусты и деревья вокруг дома Нормана. Я была
эмоционально опустошена после сеанса, но мой ум переполняли идеи. И я умирала с
голоду. Норман, его жена Джойс и я отправились в ближайший тайский ресторан.
Каждое блюдо казалось великолепным. Я была очень голодна. После обеда Норман
отвел меня в книжный магазин, где он время от времени проводил занятия по
регрессиям в прошлые жизни и целительству. Я была приятно удивлена, увидев
такое количество людей, интересующихся регрессиями в прошлые жизни, в одной
комнате. Но Норман подготовил для нас иной сюрприз в этот вечер – через
несколько минут мы стали петь подлинные гавайские песни и танцевать хулу!
Сара правит
Когда следующим утром Сара и Чейз услышали о моих приключениях, они очень
расстроились, что не имели возможности провести время с Норманом. Больше всего
дети жалели о том, что не видели, как Норман танцует хулу. Я позвонила Норману,
и мы составили с ним план. На следующий день Норман приехал к нам с самого утра
и отвез нас, а также наш багаж, к себе домой, где мы провели несколько часов,
прежде чем отправиться в аэропорт. Детям потребовалось всего несколько минут,
чтобы исследовать дом и сад Нормана вдоль и поперек в поисках домашних животных,
игрушек и бассейна. Не обнаружив ничего особо интересного, оба моих ребенка
уселись на кушетку. И тут Сара самым сладким голосом с лукавым мерцанием в
глазах спросила Нормана, не согласится ли он провести с ней еще одну регрессию.
Мы с Норманом переглянулись. Отличная мысль!
Мы сопровождали Сару в кабинет Нормана. Я сказала Чейзу, что он может
присутствовать, если пообещает вести себя тихо. Чейз с готовностью дал слово.
Для него все это было так же интересно, как и для меня.
Норман сказал Саре, чтобы она устраивалась поудобнее в откидывающемся
кресле, а сам тем временем прикрыл жалюзи, чтобы в кабинет не проникали лучи
яркого утреннего солнца. Затем он спросил у Сары, не испытывает ли она
каких-либо проблем, подобных тем, о которых она говорила в прошлый раз, и не
возникло ли у нее вопросов относительно жизни. Мне было интересно, что ответит
на это Сара. Но нет, ничто особо ее не тревожило – ей было просто любопытно.
Я стала ждать, что предпримет Норман в таком случае, когда нет никаких
специфических жалоб. В прошлый раз, когда Норман занимался с ней этим, он
использовал страх Сары перед огнем как ключ к ее памяти. Но сейчас, когда не
было ничего явного, за что можно было бы зацепиться, не станет ли он применять
ту же технику гипноза, что и со взрослыми?
Норман включил магнитофон с записью успокаивающей музыки – флейты и
синтезатора. Затем предложил Саре закрыть глаза и нарисовать в своем
воображении самую красивую картину в мире – представить свой любимый уголок
природы. Тут же ее прикрытые веки затрепетали, как крылья бабочки, на лице
заиграла улыбка. Норману не нужно было направлять Сару дальше. «Где ты, Сара?
Что ты испытываешь?» – спросил он успокаивающим голосом.
Сара стала описывать себя как взрослого мужчину, живущего в Египте много
лет тому назад. Она видела, как сидела на каменном сиденье посреди большой
комнаты с колоннами в окружении людей, которые были ее слугами. При описании
этой сцены Сара приняла напряженную позу, ее руки упирались в подлокотники
кресла. Лицо Сары перестало быть мягким, оно приобрело то же каменное выражение,
что и описываемая ею сцена. Ее изменившийся голос поразил меня. Он все еще был
высоким, как голос маленькой девочки, но в нем зазвучали ноты человека, который
привык, чтобы его слушались.
«Что ты испытываешь, обладая такой властью?» – спросил Норман, чтобы
решить, не является ли подсознательная тяга к власти причиной того, что Сара
решила продемонстрировать именно эту жизнь.
«Мне нравится власть. Я умею пользоваться ею. Мои люди любят меня», –
ответила Сара гордо.
В эту минуту Чейз стал ерзать на стуле. Я приложила палец к губам,
напомнив ему, что он обещал сидеть тихо. Он скорчил гримасу. Я указала ему на
дверь. Чейз тихо подошел к ней и, когда прикрывал дверь с обратной стороны, я
видела сквозь щель его горящий любопытством глаз, заглядывающий в комнату.
Сара стала описывать свою жизнь в роли могущественного правителя. Она
рассказала об отношении этого человека к своим подданным. Его интересовало то,
что о нем думают его люди, и он стремился использовать власть мудро. Он никогда
не отвергал советы и всесторонне взвешивал любой вопрос, прежде чем принять
решение. Особым доверием правителя пользовался один его советник и близкий друг.
Сара начала тихо плакать, когда вспомнила смерть этого друга. На его могилу
правитель возложил камень. Когда ему требовалось принять сложное решение,
правитель отправлялся на могилу, клал руки на камень и пытался ощутить
присутствие умершего друга, чтобы получить от него совет.
Норман предложил Саре: «Отправляйся к этому камню прямо сейчас, положи на
него руки». Я видела, как загорелось лицо Сары, как она выпрямилась на стуле.
«Да, – сказала она, – я могу ощущать его энергию». Ее глаза все еще были
закрыты. Я взглянула на Нормана. Он кивнул головой: да, Сара действительно
испытывала все это.
Сара сказала, что ничего важного больше не происходило в жизни этого
мужчины, кроме обычных хлопот, связанных с правлением. У него были жена и дети,
но все это как бы составляло фон его жизни. После его смерти власть должна была
перейти к старшему сыну, и эта мысль успокаивала правителя.
«Сожалеешь ли ты о чем-то в этой жизни?» – спросил Норман.
Верхняя губа Сары начала подергиваться. Жесткое выражение сошло с ее лица,
а слезы покатились из закрытых глаз. Она вытерла их рукой, стараясь не
разрыдаться.
«Что это?» – спросил Норман.
«Это моя сестра. Я испытываю чувство вины по отношению к своей сестре».
«Что произошло с твоей сестрой?» – подбадривал ее Норман.
«Согласно законам Египта, я имел право унаследовать все состояние после
смерти отца. Но моя сестра позавидовала мне, и вместе со своим мужем они украли
что-то ценное. Мне кажется, это была статуя. Она не должна была поступать так.
Это было против закона нашей страны. Я разозлился, когда обнаружил пропажу. Она
узнала, что мне известно о ее поступке, к удрала той же ночью со своим мужем. Я
больше ее никогда не видел и тосковал по ней всю свою жизнь».
Сара начала плакать. «Я должен был слушаться своего сердца, а не закона
страны. Но у меня не было выбора. Это должно было послужить уроком для моих
подданных. Таков был закон. Мне жаль, что так вышло с моей сестрой».
Узнаешь ли ты в ком-то из этой жизни свою сестру? Возможно, это кто-то из
твоих знакомых в иной форме?»
«Это Чейз, – не колеблясь, ответила Сара. – Я решила возвратиться вместе
с ним на этот раз, чтобы мы научились проявлять справедливость друг к другу».
Улыбка тронула уголок ее рта. «Это смешно, – прибавила Сара, – но у моей сестры
тогда тоже были прямые рыжие волосы. Почти у всех остальных волосы были
черными».
Сара открыла глаза и широко улыбнулась.
«Вот почему ты всегда стараешься уступить своему брату, даже когда он
надоедает тебе?»– спросила я Сару.
«Я думаю, что да», – ответила Сара с лукавой улыбкой, потянулась и
запрыгала по комнате, явно желая избежать дальнейших комментариев.
Сара всегда уступала Чейзу все лучшее. И мы со Стивом не могли не
изумляться тому великодушию и терпимости, которые Сара проявляла по отношению к
своем)' младшему беспокойному брату. Я усмехнулась про себя, вспомнив, как мы
приписывали эти добродетели хорошему родительскому воспитанию, но дело,
очевидно, обстояло гораздо сложнее.
Мы вышли на кухню, выпили там сока, а затем перешли на террасу, где яркое
солнце Флориды заставило нас щурить глаза. Чейз терпеливо поджидал нас там. Он
вел себя так хорошо, как только может вести себя шестилетний мальчик, зная, что
примерное поведение обязательно будет вознаграждено.
Норман взглянул на часы и сказал, что у нас есть время для еще одной
регрессии. Затем обратился к Чейзу, чтобы узнать его мнение на этот счет. Он не
хотел, чтобы Чейз остался в стороне. Сара все еще сияла. Чейз ответил:
«Конечно».
Грязные ноги
Мы все пошли назад, в кабинет Нормана. На этот раз Чейз уселся в
откидывающееся кресло. Маленький мальчик в большом кресле.
Норман начал так: «Ты недавно был в Диснейуолде. Расскажи мне о своем
любимом аттракционе». Чейз рассказал, как ему понравилось ездить на машине по
дому с привидениями. Машина шла ровно, а затем внезапно дергалась в сторону.
«Хорошо, – продолжал Норман, – а теперь представь, что ты снова сидишь в
этой машине и едешь очень, очень быстро и все время кружишься и кружишься».
Чейз ухватился за ручки кресла. Его веки быстро затрепетали, дыхание участилось.
«Эта машина едет очень быстро, а затем внезапно останавливается. Когда она
остановилась, ты выходишь из нее и оказываешься в иной жизни. В той жизни, куда
ты хочешь попасть».
«Я мужчина. На мне коричневые штаны, – Норман подмигнул мне, Сара же
сидела с закрытыми глазами и ловила каждое слово, – и белая рубашка. Она очень
большая – не похожа на обычные рубашки. На ногах у меня сандалии с кожаными
ремешками. Я могу видеть эти ремешки и грязные пальцы ног. Сейчас жарко и полно
пыли. Очень сухо. Женщина... моя жена стоит рядом со мной. Она одета в платье.
На голове у нее шляпа с полями, торчащими в обе стороны. Я меня есть маленький
сын. Я делаю для него деревянные игрушки. У меня есть собака. Я очень счастлив».