Библиотека Mosbiblio

забываем о грусти. Регрессии, сказала я, действуют точно так же.
Почти все дети легко вошли в транс после простого упражнения по
релаксации. Так же как и при работе со взрослыми, я попросила своих маленьких
добровольцев сосредоточиться на своих телах, постараться рассмотреть, какую
одежду и обувь они носят, какого цвета их кожа и волосы, какой у них рост и
какого они возраста, – все это позволило им рассмотреть себя более отчетливо.
Затем я предложила описать то, что их окружало, – пейзаж, здания, и рассказать,
что они при этом испытывают. Я видела, как трепетали их веки и напрягались лица,
когда дети концентрировались на внутренних образах и чувствах. Они говорили
мне об испытаниях, выпавших на их долю в прошлых жизнях, а затем перешли к
описанию момента смерти.
Ни в одной из этих историй речь не шла о значительной травме или тяжелой
насильственной смерти. Они видели лишь нормальные жизни и мирные смерти. Даже
тогда, когда дети описывали потерю ближнего или катастрофическую неудачу,
казалось, они принимают это спокойно.
Для большинства детей достигнуть прошлых жизней было вовсе не трудно. Но
я заметила, что эта техника отнюдь не всегда эффективна. Применяя те же приемы
с детьми поменьше – пяти или шести лет, я ничего не добивалась, кроме ерзанья
на стульях и отрывочных образов. Некоторые сообщали мне отрывки историй,
которые напоминали сновидения или телевизионные программы, были и такие,
которые явно старались не разочаровать меня в себе и говорили то, что, по их
мнению, мне хотелось услышать. Но я могла сразу же отличить эти истории. Дети
рассказывали их как сказки, чуть ли не нараспев, а не в том прерывистом стиле,
который отличает подлинные воспоминания. Когда они фантазировали, то не
переживали своих историй эмоционально. Легче всего замечается их
непоследовательность. Реалистический характер – типичная черта подлинного
воспоминания о прошлой жизни.
Например, одна история звучала очень подозрительно. Она очень уж
смахивала на телевизионный фильм. Маленький мальчик видел себя в качестве
принца, живущего в замке. Он ходил по длинным темным коридорам, и иногда ему
приходилось сражаться с драконами, прятавшимися по темным углам. Он полностью
отдался на волю фантазии, словно в хорошей видеоигре, но во всем этом не было и
намека на реализм. В таких случаях, видя, что дети фантазируют, я позволяла им
проявлять свое воображение и даже подыгрывала им с удовольствием. Я не хотела,
чтобы они думали, что «провалились», только потому, что не сделали того, что от
них ожидали. В любом случае, тут не было вреда.
Цветочные человечки
Подруге Сары, Аманде Дики, было одиннадцать лет, когда я регрессировала
ее. У нее были очень яркие воспоминания об англичанке, которую звали Элизабет К.
(она не могла точно вспомнить фамилию). Эта женщина жила неподалеку от Лондона
с матерью и братом в середине девятнадцатого века. Элизабет часто выходила в
садик своего городского дома и говорила с «цветочными человечками» – маленькими
духами, которые всегда появлялись из-за цветка и давали ей совет по любому
вопросу, который ей тяжело было решить самостоятельно. Элизабет написала
рассказы об этих человечках. Их опубликовали в лондонской газете, и скоро они
стали очень популярны. Она вышла замуж и родила сына. Овдовев в молодом
возрасте, Элизабет эмигрировала в Америку вместе со своим сыном. Она продолжала
зарабатывать на жизнь литературой, пока не умерла от болезни, которую Аманде
было трудно назвать. Ее жизнь омрачали лишь жестокие ссоры с братом.
Мне стало любопытно, нельзя ли получить объективную информацию об
Элизабет. Я спросила Аманду, не опубликовала ли Элизабет хотя бы одну книгу. Но
та ответила, что не помнит об этом, рассказы печатались только в газетах, как
истории с продолжением. Это звучало аутентично, так как в середине
девятнадцатого века газетные сериалы были очень популярны – ведь газеты были
гораздо дешевле, чем книги, покупку которых мог себе позволить отнюдь не каждый.
Могла ли об этом знать одиннадцатилетняя Аманда? Остальная часть истории также
звучала вполне правдиво – детали были реалистичны, и она их вспоминала легко. К
тому же это подходило Аманде, которая в свои одиннадцать лет необыкновенно
легко обращается со словами.
Но откуда взялись эти «цветочные человечки»? Аманда, развитая и
практичная, казалось, сама была смущена этой «нелепой» деталью истории. Я
решила, что это, по-видимому, был фрагмент фантазии, просочившийся в историю.
Норман Индж говорил мне, что в воспоминания о прошлых жизнях могут иногда
проникать отрывки образов и мыслей из жизни настоящей. Он объяснял это тем, что
воспоминания о прошлых жизнях приходят из нашего подсознания – хранилища всей
нашей памяти как об этой, так и о предыдущих жизнях. И он предупреждал меня,
что не следует отбрасывать всю историю из-за несоответствия отдельных деталей,
если в целом она кажется правдивой. В случае с Амандой история казалась
подлинной, и я приняла ее такой, какой она была, не желая выплеснуть ребенка из
купели вместе с водой.
Через несколько месяцев Аманда выиграла на конкурсе по литературе,
который проходил в школе. Я поздравила ее и сказала: «Вот видишь, тебе перешел
талант из прошлой жизни». В ответ Аманда закатила глаза и стала нервно хихикать.
Она все еще не была уверена в регрессии, особенно в этих «цветочных
человечках».
Аманда и ее родители переехали из нашего штата в следующем году, но она
продолжала поддерживать связь с Сарой. Они навещали друг дружку во время
школьных каникул, а в остальное время переписывались. Это дало мне возможность
следить за ее развитием как автора. Она говорила, что пишет короткие рассказы и
участвует в издательстве школьного литературного журнала. Она призналась мне,
что до сих пор носит в себе воспоминания об Элизабет – писательнице в ее
прошлой жизни.
Почти через пять лет после своей регрессии Аманда написала мне письмо с
совершенно необычным эпилогом:
«Один из самых странных случаев в моей жизни произошел около года назад,
когда я проводила каникулы в Англии. До этого я никогда не гостила в Англии.
Как только мы с родителями вышли из самолета, то сели в кэб, чтобы он отвез нас
в гостиницу. Шофер оказался исключительно разговорчивым и готов был болтать без
умолку обо всем на свете. Когда мы проехали первую городскую улицу, мама пришла
в восторг от обилия цветов перед домами. Шофер ответил, что почти каждый
лондонец имеет садик. Таким образом горожане пытаются спастись от жизненной
суеты, и что он, а также его знакомые любят выходить в сады, чтобы поговорить с
цветочными человечками. У меня отвисла челюсть, а глаза чуть было не выскочили
на лоб, когда я услышала это. «Цветочные человечки», какое совпадение!»
Дети помнят смерть
Проведя регрессии с десятками детей, я поняла, что эти случайные сеансы
вряд ли могут принести им непосредственную пользу. Их рассказы о тех жизнях,
которые они вспомнили, было очень интересно слушать, но какой смысл мог увидеть
во всем этом ребенок? Они не помнили ни о каких травмах или незавершенных делах,
влияющих на последующие жизни. Возможно, вспоминаемые ими истории о прошлых
жизнях смогут вдохновить детей развивать свои способности, придадут им силы и
помогут исправить свои истории жизни и личные мифы. Возможно, они послужат им
путеводной нитью, как в случае с Амандой. Но будут ли помнить дети об этих
моментах прозрения, когда вырастут? Не знаю.
И хотя я не видела столь драматических улучшений, как у моих детей,
эксперимент оказался успешным в другом плане. Я поняла, что детей можно легко
регрессировать в прошлые жизни. Я также заметила, что это не приносит никаких
плохих последствий. По крайней мере, дети получают от этого удовольствие.
Процесс легко проходил у старших детей – в возрасте от восьми до
одиннадцати лет. Однако мне ничего не удавалось добиться, когда я
экспериментировала с несколькими детьми от четырех до шести лет. Но Чейзу было
только пять лет, когда у него впервые появились воспоминания о Гражданской
войне, так что я не могу делать однозначных выводов.
Все же на один вопрос можно ответить вполне определенно: маленькие дети
действительно способны возвращаться к сценам своей смерти и повторно переживать
состояние после смерти. Переживания, связанные со смертью, были необычайными. Я
даже напоминала сама себе, что это дети описывают смерть.
Я никак не подготавливала их к тому, чтобы они «вспомнили смерть». Я не
хотела пугать их заранее. Но каждый раз, закончив рассказ о жизни, они
естественно переходили к описанию смерти. Все эти дети вспоминали мирную смерть,
как и 62 процента добровольцев Хелен Уомбэч. Их описания смерти также
совпадали. Когда они покидали свое тело, то взлетали все выше в небо, так же
как сообщали об этом взрослые во время регрессий. Переход казался легким.
Я чувствовала прилив вдохновения каждый раз, когда выслушивала подобную
историю из уст ребенка. Это были священные мгновения. Я чувствовала почти
физически энергетический сдвиг, происходивший в комнате. Иногда мне явно
казалось, что тело ребенка окружено сиянием, когда он говорит об этом
совершенно умиротворенно. Я ожидала этих моментов, этих энергетических пиков,
чтобы спросить, чему научила его предыдущая жизнь. И каждый раз я улавливала
проблеск озарения – из уст ребенка исходили слова, несущие в себе мудрость,
совершенно не объяснимую их малым жизненным опытом. Именно в эти минуты я до
конца осознавала, что нахожусь в присутствии мудрых и опытных душ. Лишь тогда,
когда сеанс заканчивался и дети снова возвращались в свои детские личности, я
понимала, какими маленькими они были в действительности.
Во время одной из регрессий Чейза после того, как он прошел сквозь момент
смерти, я спросила: «Что происходит после того, как мы умираем?» Без всяких
колебаний, твердым мудрым голосом он стал объяснять: «Когда мы умираем, то
получаем возможность сами решать, что предпринять дальше. Мы можем возвратиться
к сцене из своей жизни, которую только что оставили, и получить любую
информацию, чтобы ответить на вопросы и завершить эту жизнь. Мы также можем
отправиться к своим близким, с которыми расстались, попрощаться с ними или
посмотреть, что произойдет с ними в будущем. Если мы видим, что с ними все в
порядке, то освобождаемся и можем покинуть Земной план». (Это его точные слова
– слова семилетнего ребенка.)
Я спросила, что произойдет, если мы увидим, что у наших любимых
неприятности. «Мы можем быстро возвратиться в тело, чтобы находиться рядом с
этими людьми. У нас есть возможность возвратиться в духовное тело и летать над
сценами жизни, которую мы оставили, чтобы видеть все происходящее в реальном
времени. Мы находимся в ином времени, когда покидаем Землю. Затем мы
отправляемся на Небеса, прежде чем возвратиться назад, чтобы родиться в ином
теле».
Определения, сделанные Чейзом, удивительно точно совпадают с рассказами о
переживаниях на пороге смерти и с описаниями состояний бардо восточной
мифологии. Если это знал семилетний Чейз, не знаем ли мы все это также? Не
является ли наше рождение всего лишь «сном и забвением» тех внеземных состояний,
как писал поэт Вордсворт? Казалось, что Чейз нуждается лишь в легком толчке,
чтобы вспомнить все это.
Описываемый эксперимент происходил в то время, когда воспоминания Чейза о
Гражданской войне были спровоцированы войной в Персидском заливе. Через три
года после своей первой регрессии он высказал желание возвратиться в ту жизнь,
чтобы завершить свою смерть. Наконец он смог примириться с этой памятью и
избавился от грусти. Снова я вспомнила о силе этого процесса – самые цепкие
влияния из прошлых жизней могут быть нейтрализованы благодаря ясным
воспоминаниям. Эти сеансы были исполнены глубокого смысла для нас обоих. Почему
я не могла добиться того же результата во время случайных регрессий с чужими
детьми? Возможно, у них не было тех тяжелых проблем, которые тревожили Чейза и
Сару? А может быть, это произошло потому, что импульс исходил от самого Чейза,
а не от меня?
Я достигла мертвой точки в своих экспериментах с детьми. Яне была уверена
в том, что они смогут разрешить какие-либо проблемы таким образом. Тогда зачем
все это было нужно? Мой энтузиазм начал угасать. Я не знала, чем заняться
дальше. Приходилось только ждать, вдруг что-нибудь снова выведет меня на этот
путь.
Ночь Ниндзя
У Чейза появилась проблема, которую он не мог решить. Как-то в канун
Нового Года он отправился на свою первую вечеринку в школу каратэ, где обычно
тренировался. Это были дни расцвета популярности вездесущих Черепашек Ниндзя, и
дети играли в Черепашек, смотрели видеофильмы по каратэ и уминали с особым
удовольствием любимую еду Черепашек – пиццу. Они делали темные туннели из одеял,
превращавшиеся в их воображении в сточные трубы, в которых жили Ниндзя. Чейз
был вне себя от восторга. Но поздно вечером он стал выказывать признаки
подавленности и никак не мог заснуть. Моя подруга, Эйми Мак-Логхлин,
присматривающая за детьми, никак не могла успокоить его. На рассвете она
усадила его в машину и отвезла к нам домой. Чейз был измотан и в каждую секунду
готов был заплакать. Он никак не мог объяснить своего настроения, сказал только,
что пытался проверить, до которого часа сможет продержаться и не заснуть.
Когда же он решил уже заснуть, то ему это просто не удалось.
После этой ночи с Чейзом стали происходить приступы беспокойства каждый
вечер в одно и то же время. У него заболевал живот, он резко бледнел и начинал
беспокоиться, что снова не сможет уснуть. Мы испытали все: теплые ванны,
релаксационные упражнения, горячее молоко, успокоительную музыку, но ничего не
помогало. Разговоры с ним также ни к чему не привели. Я поговорила со взрослыми,
присутствовавшими на вечеринке, но те утверждали, что ничего необычного не
произошло. Итак, в, чем заключалась проблема Чейза? Такое состояние
продолжалось целых шесть недель, и я начала беспокоиться. Мы уже собирались
обратиться к врачам, когда сам Чейз предложил попробовать пройти регрессию.
Я решила дождаться того часа, когда обычно начинался приступ беспокойства.
Вместо того чтобы проводить релаксационное упражнение, я собиралась
воспользоваться болезненными ощущениями, возникающими у Чейза в животе, как
мостом к прошлой жизни. Этому научил меня Роджер Вулгер. Я попросила Чейза лечь
в кровать и описать ощущение в животе. Он сказал, что чувствует пустоту,
которая поднимается от желудка к горлу, а затем вновь возвращается в живот. Для
того чтобы усилить его фокусировку, я спросила, может ли Чейз различить цвет
этого ощущения. Он ответил: да, ощущение имело оранжево-желтый цвет. Это не
было чувство тошноты (хотя его несколько раз рвало во время приступа), скорее,
это было чувство опустошенности – добавил Чейз. Я предложила ему «оставаться с
чувством пустоты».
Это подействовало. Чейз увидел себя в образе взрослого человека,
закованного в кандалы в темнице. Действие происходило в «замковые времена».
Вокруг царила тьма, и он был один. Его руки были вытянуты над головой и болели.
Он продолжал осознавать все ощущения в своем теле, рассказывая историю.
Я предложила отправиться в более раннее время, предшествующее его
заключению в темницу. Он увидел себя на деревенской площади. Там располагался
базар. Он собирался что-то украсть. Его рука потянулась к прилавку, но он тут
же был схвачен. Следующее, что он помнит, – это темница.
Я попросила его направить внимание на эмоции. «Я чувствую себя виноватым,
– продолжал Чейз, – я раскаиваюсь. Это было большой глупостью – так
распорядиться своей жизнью. Я ощущаю чувство вины у себя в животе. Я не могу
спать в таком положении. Я умираю. Я взлетаю вверх, я проплываю над замком и
над городом. Я знаю, что должен взлететь еще выше. Я чувствую себя лучше».
«Нужно ли тебе сказать что-то тем людям, которых ты здесь оставил?» –
спросила я, проверяя, нет ли незавершенных дел в этой жизни. Так обычно
поступал доктор Вулгер, когда пациент рассказывал о состоянии после смерти.
«Они знали, что я пойман. Этого достаточно», – Чейз удовлетворился этим
ответом.
«Какая связь была между этими временами и ночью Ниндзя?» – спросила я,
чтобы определить, может ли Чейз провести параллели и найти причину
возникновения этих симптомов. Он ответил, что ему очень понравилось на
вечеринке и он развлекался тем, что проверял, до которого часа он сможет
продержаться и не заснуть. Но вдруг он испугался мысли о том, что вообще не
сможет уснуть. Тогда-то и возникло это болезненное чувство в животе. Чейз
сказал, что «вечеринка была темной и чужой, как тюрьма».
«А как ты чувствуешь себя сейчас?» – спросила я, чтобы убедиться в том,
что все осталось позади. Чейз обнял меня и сказал, что чувствует себя гораздо
лучше. Эту ночь он спал спокойно и крепко.
Это было то, чего я так давно ждала. Чейз дал мне возможность попробовать
провести серьезное лечение. Я сделала это, и оно помогло. У него была настоящая
проблема – физические симптомы, от которых он не мог исцелиться никаким иным
образом. Стараясь осознать свое чувство, он смог проследить его до настоящего
источника. Оно возникло не на вечеринке, а гораздо раньше. Просто «ночь Ниндзя»
пробудила эти воспоминания. Это действительно был очень простой процесс – я шла
вслед за воспоминаниями Чейза и помогла ему сформулировать проблему его прошлой
жизни. Затем он сам очистил свою память благодаря лишь нескольким наводящим
вопросам, которые задала я. Каждая мать смогла бы сделать то же для своего
ребенка.
Маленькие англичане вспоминают...
Однажды, приблизительно в то же время, когда Чейз прошел сквозь свою
последнюю регрессию, я носилась по универмагу, чтобы успеть сделать все
необходимые покупки, прежде чем дети возвратятся из школы. Я заглянула в
книжное отделение, чтобы посмотреть, не появились ли новые книги по
реинкарнации, – это уже стало моей устойчивой привычкой. Там, среди знакомых
томов, рассказывающих о прошлых жизнях, я увидела маленькую книгу в мягкой
обложке, с интригующим названием: «Дети, которые забыли время». Я сняла ее с
полки. На обложке были изображены затемненные детские лица с освещенными низами.
Это напомнило мне афишу фильма «Дети Проклятых». Брр! Явно не мой стиль.
Однако мое внимание тут же приковал к себе подзаголовок: Невероятные, но
подлинные рассказы детей, помнящих прошлые жизни. Мое сердце забилось сильнее.
Надеясь, что «подлинные рассказы» оправдают свое название, я стала быстро
листать книгу.
Я опомнилась, когда прошло уже полчаса. Меня так увлекли истории из книги,
что я совершенно забыла о времени. Я бросилась к кассе и, расплатившись за
книгу, полетела к дому. Вовремя. Школьный автобус, в котором сидели Сара и Чейз,
как раз подъезжал к нашей двери. Я выложила закуски на кухонный стол, сказала
«Привет», когда дети ворвались в дом, и тут же отправилась в свою комнату,
чтобы поудобнее устроиться в своем любимом кресле для чтения. Мне так хотелось
поскорее насладиться своим новым сокровищем, что я даже не стала заваривать чай.

В книге «Дети, которые забыли время» ничего не говорилось об авторах,
Питере и Мэри Харрисонах, кроме того, что они британцы. Случаи, которые они
собрали, были описаны хорошо и с большой теплотой. В книге не было намека на
сенсационность, как это можно было предположить, если судить по обложке. В
книге приведено двадцать шесть случаев спонтанных воспоминаний прошлых жизней
английскими детьми. В свободном, разговорном стиле, со множеством британских
идиом, авторы рассказывают о том, как двух- и трехлетние дети вдруг вспоминали
свои прошлые жизни и смерти, чем невероятно поражали родителей.
Сара и Чейз то и дело заглядывали ко мне в комнату, интересуясь, что меня
так восхитило в книге. Дело в том, что каждые пять минут я издавала возгласы
«Ах!» и «Ух!», будучи совершенно не в силах сдержаться. Это были спонтанные
воспоминания о прошлых жизнях, происшедшие в христианско-иудейской
англоговорящей культурной среде. Все это делало воспоминания менее экзотичными,
более знакомыми и родными.
Эти «западные» случаи были столь же детально описаны, как и те, которые
«открывал» доктор Стивенсон преимущественно в Азии. Эта книга дает ответ тем
критикам, которые пытаются опровергнуть результаты исследований Стивенсона на
том основании, что они проводились в основном в тех культурах, где вера в
переселение душ является традиционной и где дети подсознательно настраиваются
говорить о прошлых жизнях, так как их родители верят в это. (При близком
ознакомлении с трудами доктора Стивенсона вы убеждаетесь в беспочвенности
подобных заявлений.)
Но вот в книге Харрисонов описываются родители, не верящие в реинкарнацию,
которые подтверждают то, что их дети вспоминали свои прошлые жизни. Многие из
них были удивлены, если не шокированы, когда их малыши стали говорить: «когда я
жил раньше» или «когда я умер». Один из отцов произнес по этому поводу: «Я
слышал и раньше о подобных странных вещах. Но никогда не думал, что такое может
произойти в моей семье» [1]. Эти дети явно не были вдохновлены своими
родителями на веру в прошлые жизни, и вряд ли они могли позаимствовать подобные
идеи из детских телесериалов. Скорее, все происходило наоборот: родители
отказывались верить в то, что их крохи говорят совершенно серьезно, и старались
отвлечь их в надежде, что такое странное поведение скоро пройдет. Но эти
воспоминания не угасали, несмотря на сопротивление, и взрослым приходилось
уступать.
...а мамы слушают
Эта книга касается родителей в той же мере, что и детей. В ней описан
конфликт между верой родителей в то, что «мы живем лишь раз», и тем, что они
узнали от своих детей. Вначале родители сомневаются и пытаются переубедить
своих детей, затем, как правило, наступают длительные периоды смирения с
неизбежным, пока наконец трогательные доказательства не заставляют взрослых
принять правду, исходящую от их крох.
Читая эти истории, я чувствовала, как мой внутренний стандарт
подсказывает мне: «да, это звучит правдиво». Я знала, что ступила на знакомую
территорию, когда читала признания родителей об их реакции на спонтанные
воспоминания, которыми делились с ними дети. Я вспомнила то утро, когда Чейз
удивил меня, заявив, что был черным солдатом. Как утешительно для меня было
видеть эти деликатные интеракции детей и родителей, с описанием которых я
столкнулась лишь в этой книге.
Многие вещи, о которых говорилось в книге, были мне знакомы. Я начала
замечать черты, описанные и доктором Стивенсоном: очень юный возраст, когда эти
воспоминания возникают впервые, и их исчезновение к тому времени, когда дети
обычно идут в школу; ориентация детей на местности, которую они помнили по
прошлой жизни; фобии, связанные с характером смерти; возвращение в те же семьи,
в которых дети жили раньше.
В большинстве случаев, приведенных Харрисонами, дети не сообщали
достаточно специфической информации – имен, названий, дат и мест, – чтобы
установить их прошлую личность. Доктор Стивенсон отбросил бы подобные случаи,
решив, что им недостает данных для убедительной верификации. Однако тот факт,
что случаи Харрисонов не столь строго обоснованы, не снижает их ценности.
Перечитывая книгу во второй раз, я поняла, что Харрисоны предлагают
доказательства иного рода. Они документировали то, как воспоминания детей
повлияли на мировоззрение родителей, изменив их точку зрения на перевоплощения
и смерть. Эти родители-христиане мало что выигрывали, но многим рисковали,
сообщая о «фантастических» заявлениях своих детей. Однако они были переубеждены.
Воспоминания о прошлых жизнях перевернули их устоявшиеся взгляды и изменили их
жизни. Эти свидетельства доступны пониманию обычных людей и не менее
убедительны, чем графики и доказательства доктора Стивенсона.
В конце концов, кто, как не родители могут распознать правду и мотивации,
стоящие за словами детей? Они знают, какая информация была доступна их детям,
что им известно, а что нет. Родители могут определить, когда их дети сочиняют,
а когда они серьезны. Харрисоны освещают детали, которые заметят родители и
которые пройдут мимо внимания постороннего наблюдателя, ищущего лишь
доказательств: различная тональность голоса, радостные восклицания при
воспоминаниях о любимой собачке или кошечке из прошлой жизни; отрешенное
выражение лица, когда ребенок вспоминает о ком-то любимом из своего далекого
прошлого. Именно эти детали заставляют дрожать родителей, прислушивающихся к
детям, или вызывают ощущение «удара током». Такие чувства заставили воскликнуть
одну мать: «Я знала, что он не сочиняет все это!»
Рассказы из колыбели
Поскольку истории Харрисонов записаны со слов родителей и отражают
родительскую точку зрения, они показывают те тонкие качества и аспекты этого
феномена, которых я раньше просто не замечала.
Например, после прочтения книги «Дети, которые забыли время», я
задумалась над тем, не вспоминают ли дети свои прошлые жизни еще в колыбели,
прежде чем они научились говорить. Некоторые дети были так малы, когда впервые
начали говорить о своих воспоминаниях, что казалось, они только ждут того
момента, когда узнают достаточно слов, чтобы рассказать родителям, о чем они
все время думали. Большинству карапузов было по два годика, и некоторые еще
ходили в подгузниках, когда начали рассказывать родителям о своих воспоминаниях.

Элизабет было всего лишь восемнадцать месяцев отроду, и она еще не
научилась составлять предложение целиком. Однажды вечером, когда мать купала ее
в ванночке, девочка произнесла: «Я собираюсь дать клятву». Изумленная мать
никак не могла поверить своим ушам. Это было первое завершенное предложение
Элизабет. И что означала эта «клятва»?
Когда мать спросила Элизабет, что та хочет сказать, девочка ответила:
«Сейчас я не Элизабет. Я – Роза и собираюсь к сестре Терезе Грегори» [2]. Мать
изумилась еще больше. Их семья не была католической. Элизабет ничего не могла
слышать о монахинях и клятвах. Она была совсем младенцем!
Элизабет продолжала рассказывать своей матери о том времени, «когда была
здесь раньше». Оказывается, она была старой леди, которая носила длинное черное
платье и черную накидку на голове. Все детали совпадали. Затем, через два года,
Элизабет дополнила историю монашеской жизни рассказом о своих обязанностях в
монастыре. Рабочий день начинался, когда было еще темно, – она доила коз,
делала сыр и помогала готовить пищу. Монахини молились часто. Когда бил колокол,
они переставали разговаривать и спешили к молитве, независимо от того, чем
занимались. Она умерла в старости во время молитвы в своей крошечной келье.
Когда она умерла, все вокруг стало черным. Затем она проснулась и
оказалась среди своих подруг – монашек, которые также умерли. Элизабет сказала,
что они были облачены в монашеские наряды и выглядели моложе, чем при жизни.
Она также стала выглядеть более молодо, когда умерла. Больше Элизабет ничего не
могла вспомнить и никогда больше не говорила о своей жизни в монастыре.
Несколько детей помнили себя в качестве родственников, умерших прежде,
чем те появились на свет. Доктор Стивенсон также обнаружил, что случаи
перевоплощения в пределах семьи очень часты. Рассказы Харрисонов замечательны
тем, что в них говорится о том, насколько убеждены члены семьи в том, что
ребенок является их возрожденным родственником. Поскольку члены семьи знают
детали биографии умершего и его черты, им очень легко сравнивать заявления и
поведение ребенка с тем, что собой действительно представлял их родственник. У
них начинают мурашки бегать по коже, когда ребенок в точности копирует жест
усопшего или вспоминает те факты, о которых все почти полностью забыли или
просто никогда не вспоминали.
Десмонд играл с машинкой на полу, когда без всякого перехода произнес:
«Ты знаешь, мам, прежде чем прийти сюда, я был у тети Рут, но не задержался у
нее надолго». Мать была изумлена, услышав такое от своего сына, которому было
три с половиной года. Ее свояченица, Рут, родила мертвого сына десять лет назад.
Но в семье существовал договор никогда не говорить об этом случае,
воспоминания о котором все еще причиняли боль Рут. Десмонд ни от кого не мог
услышать об этом.
Десмонд отчетливо помнил, каково ему было в матке у тети Рут: там было
очень тепло и мягко. Он был «счастливым и мокрым». Он все время «крутился, и
крутился, и крутился». Там было темно, но не страшно. По временам его одолевал
сон. Однажды он заснул, а когда проснулся, то оказалось, «что он уже не с тетей
Рут»[3].
На протяжении нескольких месяцев Десмонд постоянно вспоминал свое
пребывание «с тетей Рут». Его родители постепенно пришли к заключению, что он
действительно тот мальчик, которого носила Рут. Но мать Десмонда никогда не
говорила об этом Рут. «У нее нет собственных детей, – объясняла она, – так что
я боюсь рассказывать ей об этом случае с Десмондом. Она может вообразить, что
мальчик действительно принадлежит ей». Отец Десмонда говорил так: «То, что он
рассказал нам о своем пребывании у Рут, прежде чем прийти к нам, – совершенно
немыслимо... Я ни минуты не сомневаюсь, что ребенок жил раньше, и эта память не
пропала» [4].
В половине случаев, описанных Харрисонами, дети помнили свою смерть и
говорили о ней спокойно, без грусти и страха. Казалось, что они просто заново
переживают все то, что происходило с ними, «когда я был здесь раньше».
Маленькая Мэнди помнила, как была своей же сестрой, умершей от врожденной
болезни сердца. Все родные были вне себя от горя, когда девочка умерла. Но
Мэнди заявила, что умирать было легко, единственное, что ей не нравилось, – это
то, что все родные так сильно плакали. «Но, – добавила девочка, – возвратиться
назад было очень приятно» [5]. Двухлетний Ричард сумел убедить своих родителей,
что он не кто иной, как возродившийся собственный дедушка. Он успокоил взрослых
тем, что нечего бояться смерти: «Мне не страшно умирать, со мной это уже
произошло раньше. Все было нормально» [6].
Только несколько описанных Харрисонами детей испытывали неприятное
чувство, вспоминая о смерти (насильственной и травматической). Именно они
страдали от фобий, связанных со смертью. Это совпадает с правилом, которое
можно вывести на основании данных исследований доктора Стивенсона:
травматические смерти в прошлых жизнях порождают необъяснимые фобии.
Один из мальчиков, Доминик, страдал от фобии, имевшей отношение к
травматической смерти. Как и в самых неоспоримых случаях доктора Стивенсона, у
него на теле было родимое пятно: «на правом бедре была белая линия,
напоминающая шрам, которая особенно выделялась на фоне загара» [7].
Еще в младенчестве Доминик боялся погружения в воду. Он подымал такой
крик каждый раз, когда родители пытались посадить его в ванночку, что те
наконец сдались и стали ограничиваться растиранием мокрой губкой. Однажды,
когда бабушка прикоснулась к его шраму, Доминик, который только начал
произносить первые слова, сказал: «Человек в лодке сделал это большим ножом.
Было много крови. Я весь был в крови». Затем он сказал, что выпал из лодки и
утонул [8]. Его мать утверждала, что сын никогда не был на лодке, никогда не
слышал о том, что ножом можно убить, и у него никогда не шла кровь из-за
ранения. Это не была случайная фантазия. Объяснение Доминика прекрасно
подходило как к необычному родимому пятну, так и к его страху перед водой.
Взрослым пришлось поверить ему.
Уменьшился ли страх Доминика перед водой после того, как он рассказал о
своей насильственной смерти? Харрисоны не дают ответа на этот вопрос. Этот факт
расстроил меня. Харрисоны проделали замечательную работу, собирая случаи, но то,
что они не уделяли достаточного внимания дальнейшей судьбе маленьких героев,
вызвало мое удивление. Я хотела узнать, исцелился ли Доминик от своей фобии.
Как жалко, что интервьюировала его родителей не я! Я бы попыталась разузнать
побольше о том, как они реагировали на поведение своего ребенка и каковы были
отдаленные результаты.
Катарсис Никола
Одна история особо тронула меня. Из всех прекрасных случаев, приведенных
Харрисонами, только в истории о Никола говорилось о катарсисе и исцелении.
Когда Никола исполнилось два года, родители подарили ей маленькую
игрушечную собачку. Она пришла в большое возбуждение и заявила матери, что
игрушка напоминает ее пса, Маффа: «Точно такой же, как тот пес, который был у
меня раньше» [9]. Мать Никола, Кэтлин, решила, что фантазия дочери очень
забавна, но скоро забыла о ней. Но затем она стала замечать, что Никола часто
беседует с игрушечной собачкой и спрашивает ее, не помнит ли она о тех веселых
днях, которые они проводили прежде. Кэтлн заметила это, так как «фантазия» ее
дочери оказалась необычайно устойчивой.
Однажды Кэтлин совершенно растерялась, когда Никола неожиданно спросила,
почему сейчас она не мальчик, как в тот раз, когда миссис Бенсон, его мама, и
он играли с Маффом. На этот раз Кэтлин попросила свою дочь рассказать об этом
подробнее. Для того чтобы история о прошлой жизни выплеснулась из Никола, ей
больше ничего не требовалось.
Дочь сказала, что он вместе с семьей жил в сером кирпичном доме, который
находился «посреди четырех домов, соединенных в один ряд». Дом стоял рядом с
железнодорожным полотном. Его мать носила длинные юбки – такую же викторианскую
одежду, в какую сейчас была одета ее кукла. Город, в котором они жили,
назывался Харвортом, и они с псом часто бродили в полях. Его «другая мама» все
время предупреждала, чтобы он держался подальше от железной дороги. Но однажды
он все же играл на рельсах, когда поезд «быстро подъехал и сбил меня с ног».
Мужчина отвез его в больницу, где я «уснул и умер и видел Бога в небесах,
прежде чем снова родиться. Но я умерла не по-настоящему, а пришла сюда, вместо
того чтобы вернуться к своей другой маме» [10].
Этот поток деталей невозможно было игнорировать. Вся история звучала
столь убедительно, что Кэтлин отвезла свою дочь в Харворт, который находился
неподалеку, чтобы убедиться, действительно ли дочь сможет что-то узнать. Никто
из них никогда не был в этом городке прежде, но как только Никола попала туда,
она тут же засеменила по улочкам, ведущим к окраине. Она подвела свою мать
прямо к дому, который описывала. Он стоял между четырех домов серого камня. Все
в точности совпадало с описанием Никола, в том числе железнодорожное полотно и
прилежащие поля.
Кэтлин решила проследить за воспоминаниями своей дочери о прошлой жизни.
Поскольку у нее были имя и адрес предыдущей личности, она решила просмотреть
церковные записи и таким образом определить точность воспоминаний своей дочери.
Когда она открыла пожелтевшие страницы церковной книги, ее сердце «на минуту
перестало биться». Кэтлин увидела там фамилию Бенсон (редкая фамилия в этом
приходе). У Бенсонов был один сын, который родился в 1875 году. Но в следующей
записи, сделанной через шесть лет, имя сына уже не значилось среди членов семьи
Бенсонов. Речь шла о двух маленьких девочках, одной из которых было три года, а
другой шесть лет, но о мальчике не говорилось ни слова. Напрашивался лишь один
вывод – тот маленький мальчик, жизнь которого вспомнила Никола, умер в возрасте
пяти-шести лет [11].
На этом история замечательных воспоминаний Никола о прошлых жизнях не
заканчивается.
Однажды вечером, после экспедиции в Харворт, вся семья сидела возле
телевизора и смотрела фильм. На экране появился поезд, который со стуком мчался
по рельсам. Тут же Никола истерически закричала, упала на пол и забилась в
припадке, ловя воздух широк открытым ртом. Кэтлин бросилась к ней, не понимая,
что могло напугать ее маленькую дочь. Никола повторяла только одно: «Поезд,
поезд, поезд!» Кэтлин выключила телевизор, и Никола тут же перестала кричать,
но слезы продолжали литься из ее глаз. Кэтлин сразу же догадалась, что вид
поезда напомнил ее дочери ту жизнь, когда она была мальчиком в семье Бенсонов.
Понимая, что так испугало Никола, Кэтлин позволила ей вволю наплакаться на ее
руках, не пытаясь внушить ей, что нечего бояться поездов. Через некоторое время
Никола успокоилась.
Никола больше никогда не проявляла страх перед поездами. К пяти годам она
полностью забыла свою жизнь как сына Бенсонов. Она не забыла лишь одного –
своего пса Маффа.
Что же случилось с маленькой Никола? Меня поразило все то, что сделала
мать Никола, а также то, чего она не сделала. Поскольку воспоминания Никола
могли быть верифицированы благодаря историческим документам, Кэтлин совершенно
не сомневалась в том, что ее дочь жила раньше в качестве мальчика по фамилии
Бенсон, который погиб, попав под поезд. Итак, когда Никола стала повторно
переживать свою смерть под колесами поезда во время просмотра телевизора,
Кэтлин поняла причину припадка и не приняла его за случайную истерику. Она тут
же увидела связь между припадком и травматическими воспоминаниями дочери и
сделала все возможное, чтобы поддержать ее в эту минуту. Она не препятствовала
естественному ходу процесса, высказывая сомнения. Воспоминания проходили
естественно, завершившись катарсисом. Страх, так долго гнездившийся в памяти,
наконец получил выход. Затем воспоминания поблекли и исчезли.
Родители помогают решить головоломку
Случай с Никола был необычен, так как весь процесс проходил спонтанно и
естественно. Он начался в свое время, проходил в своем ритме и не требовал
постороннего вмешательства. Я не встречала описания этого целительного процесса
у Стивенсона. Харрисоны также не упоминали об исцелениях. Они просмотрели то,
что я считаю наиболее замечательным в случае Никола. Но мне это бросилось в
глаза. С того момента, как Норман Индж провел сеанс регрессии на моей кухне, я
собирала все фрагменты головоломки о воспоминаниях детей из прошлых жизней.
Случай с Никола, идея о том, что спонтанные воспоминания могут приносить
естественное исцеление, был последним фрагментом головоломки, который я так
долго искала. Сейчас все фрагменты были на своих местах и прекрасно стыковались
друг с другом. Я отступила на шаг, чтобы рассмотреть всю картину. Она выглядела
приблизительно так:
Каждый ребенок, в любом уголке мира, может иметь воспоминания о прошлой
жизни независимо от культурных или религиозных воззрений своих родителей.
Большинство воспоминаний не вызывают проблем. Они безобидны и порой помогают
объяснить таланты, которыми наделены дети, а также причуды их поведения. И, как
это продемонстрировали Харрисоны, такие воспоминания способны изменить у
родителей самые стойкие взгляды на жизнь и смерть. Так как маленькие дети могут
научить взрослых тому, о чем они забыли, – жизнь продолжается после смерти.
Иногда дети имеют воспоминания о прошлом, которые порождают проблемы,
такие, как фобии или физические болезни. Эти дети нуждаются в том, чтобы им
помогли разграничить прошлое и будущее. Возможно, им следует объяснить, что
прежняя жизнь закончилась. Но если воспоминание о прошлом является признаком
того, что дело в прошлом не завершено, следует подумать о том, как определить
это дело и завершить его. Возможно, им следует повторно пережить момент смерти,
рассмотреть свои мысли и чувства и пройти процесс освобождения от них по
методике доктора Вулгера.
Для большинства детей процесс может быть еще проще: все, что требуется от
родителей, – это внимательно выслушать своих детей и признать подлинность их
воспоминаний. Тогда процесс пойдет по естественному пути, как в случае с Никола.