Библиотека Mosbiblio

Основой взаимоотношений настоятель Оптиной пустыни считал человеколюбие. Его безграничное миролюбие, терпение и смирение вызывали у иноков удивление и уважение. Однако, будучи мудро снисходительным, он умел вразумить и, если требовалось, – строго взыскать. Но никогда не допускал самочинства, был милосерден, предпочитая действовать не наказанием, а увещеванием и убеждением. Он прекрасно понимал потребности каждого и умел сострадать и прощать мелкие прегрешения людей.

Показателен такой случай. Работал в Оптиной пустыни печник. Мастер он был хороший, но плутовал, любил выпить лишнего и потому работал неисправно. Жалобы на него не прекращались, и настоятель неоднократно вел с печником воспитательные беседы. Но увещевания впрок не шли. Тогда отец Моисей решил его рассчитать, благоразумно придя к выводу, что выгоднее и спокойнее будет найти другого мастера. Печник же, узнав об этом решении, упал перед настоятелем на колени и со слезами просил о прощении, обещая исправиться. Преподобный Моисей пожалел его и снова нанял на работу. Когда об этом узнал монастырский эконом, отвечающий за финансы и хозяйство, он не преминул высказать настоятелю свое недоумение.

– Батюшка! – эмоционально начал речь отец-эконом. – Вы опять печника наняли, а он плут и пьяница! Это же всем известно! Да и вы сами хорошо об этом знаете!

– Все ты правильно говоришь, – повздыхав, ответил отец Моисей, – но он же бедный человек. Обратил внимание, на нем даже рубашки под кафтаном нет? Как ему не помочь? К тому же он обещал исправиться.

Отец-эконом в сердцах только рукой махнул:

– Батюшка, когда же он исправится? Он уже столько раз обещал, а все за старое. Он известный негодяй!

После этих слов обычно кроткий настоятель возмутился:

– Как так! Человек исправиться хочет, а ты говоришь, что он негодяй! После таких слов ты – негодяй! Ступай!

Отец-эконом поспешил удалиться.

Но возмущался отец Моисей редко. Если он видел в ком-то по отношению к себе, настоятелю, какое-либо недовольство, то, не считаясь со своим саном и положением, всегда делал первый шаг навстречу примирению. Этому же он учил монастырскую братию. Когда приходили к нему с жалобой на своего собрата монаха, отец Моисей для видимости соглашался с жалобщиком, терпеливо выслушивал его, а потом говорил: «Да, уж нужно кончить дело по-монашески. Пойди как-нибудь там объяснись с ним, то есть примирись».

В памяти современников сохранился следующий эпизод. Старейший схимонах Оптиной пустыни Вассиан почему-то сразу невзлюбил и отца Моисея, и его брата, отца Антония. Возможно, были у схимонаха на то свои причины: многим не нравится, когда выскочки-чужаки как по мановению волшебной палочки самые высокие должности занимают, а заслуженные старожилы вынуждены у них в подчинении находиться, да еще – о чем будет сказано ниже – тяжело работать и впроголодь жить. Вассиан был монахом грамотным и все свободное время тратил на составление бесконечных доносов и жалоб во все вышестоящие организации и самому высокому церковному начальству. Большого вреда ни настоятелю, ни скитоначальнику его кляузы не принесли, но нервов попортили изрядно. Иногда распалившись, Вассиан в сердцах бросал перо на очередной донос и отправлялся к настоятелю лично громогласно изливать на него свои обличения.

Отец Моисей принимал Вассиана всегда очень радушно, терпеливо выслушивал, молча дожидаясь, пока поток гневных речей иссякнет. Каждый раз, когда выговорившийся схимонах собирался уходить, настоятель останавливал его и. вручал гостинец с благодарностью.

– Спасибо тебе, отец Вассиан, – искренне говорил он. – Спаси тебя Господи, что потрудился посетить меня грешного. Вот тебе в благодарность от меня гостинец.

Такое «общение» происходило достаточно регулярно, и монахи понимающе переглядывались, встречая отца Вассиана, возвращающегося в скит со связкой баранок, – гостинцем за поучение или обличение от настоятеля.

Настоятель никогда не делал взысканий по взаимным жалобам, постоянно напоминая о великой силе прощения. «Монашество требует смирения и терпения, – тихо, но твердо говорил он, – и когда кто скажет: прости Бога ради, – то все кончено, так и знай». И сам подавал пример: если провинившийся просил прощения и получал его, отец Моисей никогда не напоминал более об этом деле. К осознавшим и признавшим свою вину, попросившим прощения, настоятель всегда был снисходителен. Но и не сознающих, отрицающих свою вину отец Моисей не спешил карать – долготерпением и мудрыми наставлениями он старался довести их до понимания и раскаяния.

Один из оптинских иеромонахов оставил воспоминание о том, как относился отец Моисей к священнослужителям, впадавшим иногда в тяжкие прегрешения. Случилось учителю духовного училища, иеромонаху, которого все знали как человека хорошего, умного, наделенного духовным разумом, впасть в тяжкий грех. Что за грех овладел несчастным ученым мужем, автор воспоминаний скромно умолчал, однако отметил, что «слабость эта была неразлучна и с другими падениями». Тем не менее учитель нашел в себе силы открыться своему духовному отцу. Тот пришел в ярость: «Вон из монастыря!» От отчаяния учитель погряз в грехе еще больше, но в минуту просветления отправился к игумену Моисею.

– Настоятель! Входят ли к тебе грешники? – тихо спросил несчастный, осторожно заглядывая в чуть приотворенную дверь.

– Да, входят, – видя, насколько потерянным выглядит иеромонах, ответил отец Моисей. – Если грешник верует и раскаивается, – добавил он и пытливо взглянул на вошедшего: – А ты веруешь ли, раскаиваешься ли?

– Верую и раскаиваюсь!

– А если веруешь, становись со мною и молись! – настоятель стал перед иконами на колени. Иеромонах робко опустился на колени рядом с ним.

Они начали молиться, и такую сильную молитву произнес отец Моисей, что иеромонах упал навзничь, залившись слезами.

– Ну, теперь иди с миром, – сказал настоятель, тоже прослезившийся.

– А как же служить?

– Иди, говорю, с миром и служить – служи.

– А как же? Грех-то?

– Принимаю твой грех на себя. Иди и служи!

Так отец Моисей спас душу падшего собрата.

С той поры тот совершенно исправился.

Епископ Филарет не ошибся в своем выборе. Преподобный Моисей оказался не только мудрым наставником, но и талантливым администратором.

Он сумел значительно расширить монастырь, оградив его новыми каменными стенами с семью башнями. Близ главного Введенского храма, на месте старой трапезной, была поставлена церковь во имя преподобной Марии Египетской. Сделана пристройка к больничной Владимирской церкви, вновь возведены семь братских корпусов – число монахов при преподобном Моисее выросло с сорока до ста пятидесяти. Появились обширная трапезная, восемь гостиничных корпусов для многочисленных богомольцев. Было устроено новое монастырское кладбище с церковью при нем. Построена библиотека и возведены многочисленные хозяйственные постройки. Как утверждают некоторые современники, в первое время наемный труд в Оптиной не использовался, все постройки были созданы монахами обители под руководством преподобного Моисея.

При нем были разведены большие огороды, фруктовые сады. Земельные владения Оптиной увеличились вдвое. Под бдительным и попечительным присмотром настоятеля находились монастырские леса, луга, огороды, сады, пруды, скот и пчелы.

 

Времена начала строительства для Оптиной пустыни выдались трудными. Монахов было мало, богомольцев тоже, средств катастрофически не хватало даже на самое необходимое. Надо ли говорить, что далеко не все монахи понимали важность грандиозного строительства, ведь в монастыре зачастую не бывало хлеба. Когда настоятель затеял возведение огромной ограды вокруг монастыря, многие монахи ворчали: «Ничего нет, хлеба даже у братии нет, а он этакую огромную постройку ведет. И повел, и повел, да так без перерыва и довел ее до конца, а ограда-то какая, несколько домов каменных можно из нее выстроить».

Что говорить о монахах, если всегда безропотно следовавший за преподобным Моисеем брат, отец Антоний, смутился тем, что в голодные годы настоятель взялся за возведение стен и каменной монастырской гостиницы. Позже отец Антоний вспоминал: «Смотрю я, бывало, на отца игумена Моисея в то время, да и думаю: „Господи, вера-то какая у этого человека! В Евангелии сказано, что верою можно горы переставлять, а тут созидает человек верою горы там, где их не было"».

Однако, несмотря на непонимание и недовольное ворчание со стороны монахов, отец Моисей твердо знал, что делает. Предвидел ли он будущее, или сказались житейские опыт и мудрость, но настоятель понимал, что крепкие, высокие стены большого монастыря вселят душевное спокойствие и уверенность не только в живущих за ними монахов, но и в окрестных жителей. Да, спокойная, уверенная мощь монастырских стен тяжело далась монахам. Иногда строительные работы непосильным трудом ложились на их плечи, но им никто и не обещал легкой жизни в монастыре – не за тем сюда идут. Настоятель знал, что преодоление трудностей укрепляет дух. Как знал он и то, что посвятивший себя служению Богу должен быть милосерден к людям. Именно поэтому и при недостатке в монастыре хлеба и денег отец Моисей никогда не отказывал в помощи бедным, кормил странников в трапезной и гостинице. Монастырский эконом только за голову хватался.

Вспоминают, например, такой случай. Однажды разорившийся торговец привез в монастырь продавать негодную сбрую. Настоятель, несмотря на трудности с деньгами, сбрую купил. Узнав об этом, отец-эконом даже дар речи потерял. Несколько придя в себя, он, разумеется, поинтересовался у отца Моисея: «Сбруя-то вся как есть гнилая! Зачем же вы ее купили?!» Тот повздыхал и ответил: «Экой ты, брат! Ведь торговец бедный, разорившийся. Ему и продать более нечего, а у него дома пятеро детей, их кормить надобно. Так что все едино как-то помочь человеку нужно было».

Возможно, чтобы избежать подобных объяснений, настоятель стал поступать иначе, подавая милостыню. Вот один из примеров.

Отец Моисей принимал гостей, когда ему доложили, что в прихожей ждет старушка, пожелавшая видеть настоятеля. Отец Моисей незамедлительно вышел в переднюю и увидел бедно одетую пожилую женщину, прижимавшую к себе подушку.

– Что надобно тебе? – спросил он ласково.

– Батюшка, яви милость, купи у меня подушку. Больше мне продать нечего, а дома дети с голоду пухнут, еды ни крошки, – чуть не плакала женщина.

– Что стоит твоя подушка?

– Полтора рубля.

– Это дорого, дорого, возьми вот рубль, – сказал отец Моисей и пошел за деньгами. Вместо обещанного рубля он вынес пятирублевую купюру и отдал ее старушке, приговаривая: «Дорого, дорого».

Женщина с поклонами ушла, но не успел настоятель вернуться к гостям, как она, рассмотрев купюру, вернулась в испуге:

– Батюшка, вы никак ошиблись, другую денежку мне дали.

– Ступай, ступай, – притворно заворчал отец Моисей, – я же ясно сказал, что больше не стоит.

Старушка ушла, а гости слышали разговор только про рубль. Так настоятель скрывал свои благодеяния. К тому же он прекрасно осознавал, что тайная милостыня лучше позволяет человеку избежать тщеславия и сосредоточиться на движениях души во время совершения милосердия.

Как бы тяжело и голодно ни жилось Оптиной в первые годы настоятельства отца Моисея, в самые суровые моменты, когда казалось, вот он – край, ситуация чудесным образом разрешалась. Так однажды, в день, когда у монахов животы так свело от голода, что в глазах темнело, какой-то благодетель прислал в дар Оптиной обоз с продовольствием.

Постепенно труды монахов стали приносить доходы и самому монастырю. Кроме богатых земными дарами (если приложить к ним трудолюбивые руки) садов, огородов, прудов, лесов, пашен и пасек, кормивших монастырь, появились новые заводы – кирпичный и черепичный, – мельница, выстроенная возле монастыря на реке Жиздре. И потекли деньги в монастырскую казну… Благоустроенная обитель с новыми церквями, гостиницей, больницей привлекала новых богомольцев, охотно приносивших пожертвования.

Но материальное благополучие уже не могло повлиять на ту особую духовную ауру, словно времен древнего подвижничества, создававшуюся безграничным милосердием настоятеля Оптиной пустыни и непосильными трудами монахов, их заботой о местном населении, получившем работу в обширном монастырском хозяйстве. Эта духовная атмосфера, царящая в Оптиной, и положила начало ее широкой известности. Но тогда еще трудно было предположить, какой размах она примет. Хотя отец Моисей, скорее всего, и это знал, поэтому и пригласил в Оптину сначала старца Льва, позже старца Макария – основоположников старчества в этой древней обители. Во времена его наставничества пришел в Оптину послушником и будущий великий старец пустыни Амвросий.

Книги, собранные отцом Моисеем, положили начало богатейшей по своему составу монастырской библиотеки. Он благословил в Оптиной организацию книгоиздания и способствовал изданию шестнадцати томов святоотеческой литературы. Отец Моисей понимал, что во многом труды его направлены в будущее и говорил так: «Когда-нибудь кто-нибудь прочтет ту или иную книгу, и душевная польза одного человека вознаградит все наши труды, Бог даст, когда-нибудь будут плоды».

 

Главной заслугой отца Моисея стало введение в Оптиной пустыни древнего порядка иноческой жизни, учреждение старчества. Приглашенные им старцы Лев и Макарий своими молитвами и мудрым наставлением взрастили и укрепили ставшее знаменитым по всей России оптинское старчество.

Сам же отец Моисей как бы укрылся в тени великих старцев. Многие его знакомые даже не подозревали, что тот, кого они считали талантливым администратором и мудрым настоятелем, был воистину духовным мужем. Лишь однажды особый случай вынудил отца Моисея сделать публичное наставление в присутствии старца Макария. Все слышавшие его были изумлены этой речью, исполненной мудрости и духовной силы, поражаясь и тому, как он говорит, и еще более тому, что обычно молчит, имея такой дар.

По свидетельству игумена Антония Бочкова: «Слово его было сладко, встреча радовала, приветствие его было драгоценно, так всегда было обдуманно и нежно. Эта прекрасная душа ни перед кем не оставалась в долгу». Отец Моисей обладал даром слова и знания сердца человеческого. Знал Священное Писание и отеческие книги, был мудр и вполне сам мог быть духовным наставником других, но, по скромности и занятости настоятельскими хлопотами, он утаивал от всех свои дарования, молясь о духовном возмужании братии под руководством старцев.

Знающие его были уверены, что отец Моисей чуть ли не постоянно пребывал в молитвенном соединении с Господом. Во всяком случае, внимательно слушая божественную службу в храме, он нередко так углублялся в молитву, что не замечал, когда кто-нибудь подходил к нему с поклоном за благословением.

В. Н. Коржевский в «Беседе о милосердии» отмечал, что старец Моисей Оптинский к утрени старался ходить неукоснительно и говорил другим, что это наилучшее время для молитвы. Он считал также, что «к утрени надобно ходить, потому что во время литургии за нас приносится Бескровная Жертва Богу, а ходя к утрени, мы сами себя приносим в жертву Господу, жертвуем для Него своим покоем».

Не только к утрени, но и к литургии, преимущественно ранней, и к вечерне отец Моисей старался ходить неукоснительно, если не задерживали какие-либо особые дела. Бывший при настоятеле долгое время главным пономарем монах Феодосий рассказывал о случае, характеризующем отца Моисея во время молитвы. «Однажды во время уборки в церкви я положил на настоятельское место, сбоку, на верх его перил, маленькие гвоздики да и забыл про них, а лежали они так, что чуть тронь – непременно упали бы. Через долгое время нашел я опять эти гвоздики на том же месте и невольно подумал: вот как отец архимандрит стоит в церкви, истинно как перед Богом, и не коснулся он боков своего места, посередине стоял. Не то, что я, грешный, переминаюсь с ноги на ногу да и к стене прислонюсь».

Вообще в церкви во время богослужения отец Моисей являл собой пример глубочайшего благоговения: пройдет – не оглянется, не повернется; стоит – не обопрется, не прислонится, а только слушает внимательно, что читают и поют, да перебирает четки, иногда закрыв глаза.

Одна игуменья вспоминала, как окруженная сестрами встретила отца Моисея на дороге. Все они ему поклонились, прося благословения, но он, всегда приветливый, шел, не замечая никого вокруг. Игуменья громко назвала его имя, он очнулся, удивился, что около него множество монахинь, стал извиняться. Но выражение его лица свидетельствовало, в каком состоянии его застигли: он настолько углубился в молитву, что не заметил их.

О глубине смирения игумена Моисея говорит и выбор духовника. Когда в 1860 году умер старец Макарий, бывший духовным отцом настоятеля, последний избрал себе духовником своего младшего брата, игумена Антония, жившего в монастыре уже на покое. И хотя игумен Антоний пребывал в недоумении и большом смущении по поводу этого избрания, поскольку брат сам всегда был его духовным отцом, пришлось повиноваться.

Позже отец Антоний писал настоятелю Боровского монастыря архимандриту Геннадию, что он три последние года жизни настоятеля Оптиной пустыни был его духовником и за все это время игумен Моисей ни одной божественной литургии не совершил без исповеди. «И с каким сокрушением сердца исповедовал он согрешения свои, – вспоминал отец Антоний, – с каким глубоким смирением преклонялся, прося прощения и разрешения, что я всегда умилялся и стыдился пред людьми именовать себя духовным отцом такого великого старца!»

Однажды в Оптиной обители случился большой пожар, с которым никак не могли справиться. Вынесли чудотворную икону Казанской Божьей Матери, встали с ней против ветра, и ветер изменил направление, отнеся огонь в лес. Пожар, принесший убытков на две тысячи рублей, был потушен. Отец Моисей выразился о пожаре так: «Да, уж нельзя не подумать, что это плоды моих грехов. Беды ходят по людям, а не по лесу. Приятен Богу человек в пещи смирения. И так благо мне, что смирил меня Господь».

 

Игумен Моисей скончался 16 июня, в субботу. В воскресенье его перенесли в церковь. «Служить нельзя, а быть можно», – вспомнил келейник слова настоятеля о том, что он надеется быть в воскресенье в церкви. «Знал!» – с удивлением подумал монах и широко перекрестился.

«Батюшка Моисей и по кончине свой заботливо печется обо всем», – сообщал его брат, отец Антоний, в письмах к знакомым. Посмертные явления отца Моисея обитателям Оптиной пустыни, кажется, никого не удивляли. Однажды в первый весенний день в монастыре случилось несчастье. На скотном дворе девица Надежда, черпая горячую воду из котла для мытья черного белья, поскользнулась, упала в котел и сильно обварилась в кипятке. В это время одному монаху, вздремнувшему в своей келье, во сне явился отец Моисей и приказал немедленно бежать на скотный двор. У запыхавшегося монаха еще звучали в ушах слова бывшего настоятеля: «Нужно быть поскорее», – когда он, прибежав на скотный двор, узнал печальную весть. Два дня Надежда была жива и в памяти, и напутствована всеми Св. Таинствами, а в воскресенье тихо скончалась. Перед ее погребением одна скотница в тонком сне видела отца Моисея в мантии, с посохом, идущего в церковь, куда вынесена была новопреставленная. Принявши благословение, скотница спросила: «Куда вы, батюшка, так спешите?» И услышала в ответ: «Иду Надежду проводить».

Когда отец Антоний тяжело заболел, он увидел во сне брата, который напомнил ему о своей тяжелой предсмертной болезни и настроил его с мужеством претерпеть страдания до конца, чтобы получить от Господа великую милость.

Отец Антоний пережил своего брата на три года. Когда он скончался, монахи решили его похоронить вместе с отцом Моисеем, чтобы и после смерти братья и соратники не разлучались. Когда вскрыли склеп, увидели, что гроб преподобного Моисея, несмотря на сырость, был как новый. Это разожгло любопытство монахов – они приоткрыли гроб и обнаружили нетленные мощи отца Моисея: его тело, лик и волосы были совершенно нетронуты временем. Это было чудо!

Но и самым настоящим чудом жизни и служения отца Моисея стала процветающая и прославившаяся Оптина пустынь – один из центров духовной жизни России.

 

 

О чем я помолюсь и что Бог мне откроет, только то я и знаю. А если Бог мне не откроет, то сам я ничего не знаю.

«Не ленись!» – эхом донеслось откуда-то издалека.

Отец Антоний проснулся и не сразу понял, где он. Сев на узкой тахте, служившей ему постелью, где он задремал после утомительной утренней службы, отец Антоний оглядел келью растерянно мигающими глазами. «Вот это сон! – восхитился он, вспоминая. – Спасибо тебе, Господи, удостоил милости Своей Божественной…» Его захватило переживание чудного видения: неземной, льющийся ниоткуда свет, чарующая нежная музыка, завораживающая душу, череда светлых ликов святых отцов, смотрящих ясно и приветливо, и Иоанн Креститель, поднимающий десницу, чтобы благословить его, недостойного отца Антония. Низко склоняясь под благословение первосвятителя, отец Антоний услышал, как тот сказал: «Ведь ты был в раю, знаешь его, а теперь трудись, молись и не ленись!» И вдруг все пропало.

Отец Антоний крепко потер глаза пальцами и прислушался к себе. Тревога и сильное уныние, одолевавшие его последнее время, исчезли. Он снова был спокоен и умиротворен. Даже разлука с милой его сердцу Оптиной пустынью уже не казалась непосильным испытанием. «Трудись, молись и не ленись!» – сказал себе игумен Антоний вставая. Болезненно охнул, страдальчески посмотрел на перевязанные ноги – кое-где (а ведь только после утрени перевязал) уже расцвели на белом льне бинтов громадные кровавые маки, – перекрестился, шепча молитву, и отправился по делам. Игумена ждали заботы настоятеля Малоярославецкого Николаевского монастыря. Игуменом этого монастыря сорокалетний отец Антоний был назначен после десятилетия тяжелых, но плодотворных трудов в Оптиной пустыни. Вместе с братом, игуменом Моисеем, они организовали в Оптиной скит для отшельнической жизни и духовного роста монахов. И отец Антоний нес на своих плечах нелегкое бремя руководства этим скитом – был скитоначальником. Сан игумена и должность настоятеля Малоярославецкого Николаевского монастыря были повышением по службе и милостью вышестоящего церковного начальства, но только не для отца Антония.

С первых дней своего пребывания в монастыре, погруженный в нескончаемые хозяйственные и административные хлопоты, он с тоской вспоминал созданный трудами его уединенный, наполненный тишиной и покоем оптинский скит, брата, духовной поддержки которого ему так не хватало. Мучительно беспокоили больные ноги. По ночам, обессилив от суеты многолюдного монастыря, забот и боли, не в состоянии уснуть от усталости, он все чаще переносился мыслями в далекое прошлое, мысленно перелистывая страницы своей жизни.

 

Будущий скитоначальник и оптинский старец схиигумен Антоний родился 9 марта 1795 года в городе Романове-Борисоглебске Ярославской губернии.

Он был младшим сыном в семье Ивана Григорьевича и Анны Ивановны Путиловых и при крещении получил имя Александр. Благочестивые родители и младшенького своего не баловали, воспитывали в строгости и богобоязни. Когда Александру было десять лет, старшие братья – Тимофей и Иона – покинули мирскую жизнь и поступили в Саровскую пустынь. Неудивительно, что Александр под их влиянием с малых лет рос тихим и скромным, сторонился шумных детских игр. Домашнее воспитание и пример старших братьев рано пробудили в мальчике стремление к монашеству.

Немало способствовали этому стремлению и тяжелые испытания, выпавшие ему в детские и отроческие годы. В детстве он дважды был на краю гибели. Однажды тонул, в другой раз упал с большой высоты, проломив голову. Но каждый раз чудом оставался в живых.

В 1809 году скончался отец Александра. Семья лишилась кормильца. Четырнадцатилетний Александр отправился в Москву работать. Он поступил на должность комиссионера к откупщику Картышеву и трудился у него до 1812 года, до нашествия французов. Не все жители древней столицы смогли покинуть город вовремя. Среди оставшихся был и Александр, оказавшийся, когда войска Наполеона заняли Москву, среди оккупантов. Отданная врагам Москва запылала пожарами, и обозленные французы, подозревая в поджогах каждого, хватали всех без разбора. Попал в плен и семнадцатилетний Александр.

Десять дней во власти неприятеля стали самыми страшными в его жизни. Даже десятилетия спустя, воспоминания об этих днях унижения заставляли его внутренне содрогаться. «Самая лютая мука на земле, – шептал он слова Иоанна Златоуста, – по сравнению с самой легкой адской мукой – детская игрушка». Только сравнение со страданиями ада помогало выразить тоску французского плена.

«Галантные» французы обирали пленных буквально до ниточки. Александр остался без теплой одежды и обуви. В мороз он оказался в рваном армяке с чужого плеча, нательном белье да лаптях. И все же чудом ему удалось бежать из плена.

Карательные меры французов – хватать всех без разбору – результата не имели: Москва продолжала гореть. На месте дома, в котором жил Александр, дымились головешки. Все, что он заработал, превратилось в черный пепел. Прячась в развалинах, избегая встреч с французами, юноша покинул Москву. Пешком в стужу он добрался до Ростова, в котором жили его родственники.

Жизнь стала понемногу налаживаться. В Ростове он поступил на службу, опять на должность комиссионера, стал неплохо зарабатывать. Но. Но мирская жизнь его все более тяготила. Душа тянулась к жизни духовной. Он избегал светских развлечений, все свободное время проводил в молитвах, посещал ближние храмы и монастыри. Особенно зачастил в Яковлевский монастырь, где хранились мощи святителя Дмитрия Ростовского.

К концу 1815 года Александр окончательно решил покинуть мир. В самом начале 1816 года он поехал в Москву, а оттуда в Калугу. Отслужив благодарственный молебен Господу о своем благополучном избавлении от мирских уз, он отправился в тишину Рославльских лесов. Там уже несколько лет жил пустынником его брат Тимофей, отец Моисей. Там же 15 января 1816 года его облекли в послушническое платье, которое, по его собственным словам, было для него «драгоценнее царской порфиры». Здесь он приобрел навык подвижничества, послушаниа и смирения.

Осенью 1817 года он вместе с отцом Моисеем отправился на богомолье в Киев. По дороге они посетили Глинскую, Софрониеву и Площанскую пустыни, в которых вели обстоятельные беседы со многими старцами высокой духовной жизни. Многое открыл в этих беседах для себя молодой послушник, но ни к одной из этих обителей не склонился сердцем. Вернулся вместе с отцом Моисеем в Рославльские леса и прожил там еще четыре года.

Пустынножительство и послушание не праздное времяпрепровождение. Это непрестанные молитвы и тяжелый ежедневный, а иногда и еженощный труд. Послушник Александр безропотно переносил все трудности. Вместе с братом он вставал в полночь, и вдвоем они вычитывали всю церковную службу по богослужебным книгам, ничего не пропуская. Потом молодой послушник просыпался раньше всех, еще ночью (на него было возложено послушание будильщика), колол дрова и приносил их в кельи пустынников. На его попечении находился и огород. Помимо этого он занимался перепиской святоотеческих книг и помогал брату в составлении рукописных сборников с изложением правил христианской жизни. Все труды Александр выполнял ревностно и беспрекословно, с большим усердием, ограничивая себя в пище, употребляя скудную постную еду, едва только утолявшую голод.

Достойно проведя четыре года в трудах и молитвах, 2 февраля 1820 года, на праздник Сретения Господня, Александр был облечен в ангельский образ и наречен Антонием. Его духовным наставником стал брат, отец Моисей.

Всю жизнь до глубокой старости отец Антоний с умилением вспоминал, какую великую радость в его сердце вызвал первый день его монашеского тезоименитства. Он говорил: «Воистину, Пасху Господню в то время чувствовала в себе самой душа моя».

Много лет спустя старца Антония спросили: долго ли сохранял он после пострига в сердце своем то особенное состояние благодати, ощущаемое многими при принятии монашества? Отец Антоний посветлел лицом и со счастливой улыбкой ответил, что находился в таком настроении целый год.

 

Вскоре епископ Калужский Филарет (Амфитеатров), будущий митрополит Киевский, благословил отца Моисея и Антония еще с двумя монахами переселиться в Оптину пустынь и устроить там скит. 3 июня 1821 года Антоний вместе с братом навсегда покинул Рославльские леса. Со времени его послушничества прошло пять лет.

Надо сказать, что начало пустынножительства положил в Оптиной пустыни схимонах Иоанникий: в начале XIX века он жил в глубине монастырского леса на малой пасеке. Отшельники Моисей и Антоний переселились сюда спустя шесть лет после его смерти.

Отец Моисей стал настоятелем обители и с усердием принялся за устройство «святая святых» Оптиной пустыни – скита. Место для него было выбрано в трехстахпятидесяти метрах к востоку от монастыря, в густом лесу.

Братья плечом к плечу трудились на строительстве скита. Отец Антоний, следуя примеру брата и наставника, не чурался никакой работы – наравне с наемными рабочими рыл ямы, валил вековые сосны, выкорчевывал огромные пни, очищая место для будущего скита. Своими руками братья выстроили первую небольшую келью, скитскую церковь во имя Крестителя Иоанна Предтечи Господня. И только после этого приступили к строительству братских корпусов.

В 1823 году, 24 августа, отец Антоний был рукоположен в сан иеродиакона (монаха-дьякона). А в 1825 году тридцатилетний отец Антоний, несмотря на незначительный сан, стал первым начальником скита Оптиной пустыни. Это произошло после назначения его брата, отца Моисея, игуменом обители. Став скитоначальником, он оставался опорой игумена Моисея во всех делах обустройства монашеской жизни в Оптиной пустыни.

Через два года отец Антоний был рукоположен в сан иеромонаха. Четырнадцать лет он оставался начальником скита. Это было для него трудным испытанием: большинство монахов, из которых состояла скитская братия, были люди пожилые, уважаемые. Молодой скитоначальник в общении с ними держался так, что позже многие монахи признавали, что не знали смиреннее послушника, чем отец Антоний. Он очень уважительно относился к братии, себе же не давал ни малейшей поблажки. Обладая определенной властью, не делал никаких распоряжений без благословения своего брата, игумена Моисея. В сохранившихся помянниках отца Антония постоянно встречаются записи: «Помяни, Господи, господина моего, духовного отца и благодетеля, всечестнейшего игумена иеромонаха Моисея».

Братство было малочисленным, монахи пребывали в солидном возрасте, им не по силам было совершать все послушания. Начальнику скита, как простому послушнику, приходилось брать на себя многие заботы. Нередко он сам исполнял обязанности то повара, то садовника, то хлебопека. «Как самый бедный бобыль, – писал отец Антоний в 1832 году родственнику, – живу в келье один: сам и за водой, сам и за дровами. Чином священства почтенных теперь у нас в скиту собралось пять человек, но все они престарелы и многонемощны, почему и тяготу служения за всех несу один».

Жизнь в скиту была строгая, суровая, при трудах великих, изнурительных, пища самая скудная. На всю братию был всего один самовар, находившийся у скитоначальника. И лишь дважды в неделю братия собиралась к нему пить чай. Эти четырнадцать лет начальствования отца Антония были временем и внешнего обустройства скита, и укрепления его в духовном отношении.

Как и брат, отец Антоний не брал на себя прямой обязанности старчества. Игумен Моисей был загружен настоятельскими обязанностями, а у отца Антония к бесконечным трудам добавилась изнуряющая, тяжелая и продолжительная болезнь. Но они оба прекрасно понимали значение старчества.

Монастырская братия усердствовала во внешних проявлениях монашества: пении псалмов, молитвах с поклонами, бдении, соблюдении постов и многих других обрядов. Но, чтобы проникнуться внутренней стороной монашества, его духовной сутью, совершенствованием духа, требовалось наставничество, духовное руководство. Без этого важнейшего условия иноческой жизни ни оптинский игумен, ни первый скитоначальник не мыслили существования обители, поэтому непрестанно звали в Оптину мудрых старцев.

Первым в 1829 году переселился в Оптину старец Лев, а через пять лет переехал сюда и духовник Площанской пустыни старец Макарий. Вместе с этими великими старцами отец Моисей и отец Антоний стали опорой, столпами Оптиной пустыни. Они сумели утвердить в ней древний старческий путь монашества, чем упрочили внутреннюю основу иноческого духа в скиту и монастыре. Однако этот путь не был легким, зачастую сопротивление и преграды встречались там, где их меньше всего ожидали.

Так, многие старые монахи, привыкшие к определенному укладу, не понимали, что значит борьба со страстями, очищение сердца и помыслов от дурных наклонностей. Многие считали введение старчества пустой затеей, даже ересью. И так думали не только рядовые монахи, но и новый епископ Калужский, причинивший много неприятностей оптинским старцам.

Многим не нравилось или было непонятно, зачем для иноков вводится необходимость чтения святоотеческих книг в свободное от послушания и богослужения время. Сильное сопротивление вызывало введение откровения помыслов – необходимость ежедневно исповедывать свои мысли и чувства (путь к достижению духовного совершенства). Многие не принимали главный постулат старцев – смирение как сущность христианской жизни.

Недаром народная мудрость предупреждает, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Искусственное культивирование в старой обители с давно сложившимися традициями нового пути монашества – рискованное предприятие, особенно если подавляющее большинство монахов люди преклонного возраста и уже в силу этого обстоятельства консерваторы, скептически относящиеся к любым переменам, даже сулящим райские блаженства. Выход у старцев и им сочувствующим был только один – личный пример.

 

По единодушному мнению современников, во время пребывания отца Антония скитоначальником закладывался прочный фундамент духовности жизни в ските. Отец Антоний не только во всем содействовал старцам, но и сам подавал пример глубочайшего повиновения и преданности им. Он служил для братии примером трудолюбия и послушания, о его священнослужениях ходили легенды. Вот что вспоминал современник: «В церкви скитской мне случалось бывать преимущественно во время обедни. Здесь уже при самом вступлении, бывало, чувствуешь себя вне мира и превратности его. С каким умилительным благоговением совершалось священнослужение! И это благоговение отражалось на всех предстоящих до такой степени, что слышался каждый шелест, каждое движение в церкви. Клиросное пение, в котором часто участвовал сам начальник скита отец Антоний, было тихое, стройное и вместе с тем величественное и правильное, подобно которому после того нигде уже и не слыхал, за всем тем, что мне очень часто приходилось слышать самых образованнейших певчих в столицах и известнейших певцов Европы. В пении скитском слышались кротость, смирение, страх Божий и благоговение молитвенное, между тем как в мирском пении часто отражается мир и его страсти, а это уже так обыкновенно! Что ж сказать о тех вожделеннейших днях, когда священнодействие совершалось самим начальником скита отцом Антонием? В каждом его движении, в каждом слове и возгласе видны были девственность, кротость, благоговение и вместе с тем святое чувство величия. Подобного священнослужения после того я нигде не встречал, хотя был во многих обителях и церквах».

Неудивительно, что такое великое послушание и высокая духовность скитоначальника, более всего заботившегося о духовных добродетелях: смирении, безграничной любви к ближним, – оказывали самое благотворное влияние на монахов. При нем в скиту воцарился удивительный порядок во всем: богослужении, поведении братии…

Многие современники находили, что при игумене Моисее и скитоначальнике Антонии скит напоминал первозданный рай. Один из паломников, побывавший в Оптиной пустыни в юности, оставил следующую запись: «Величественный порядок и отражение какой-то неземной красоты во всей скитской обители часто привлекали мое детское сердце к духовному наслаждению, о котором и теперь вспоминаю с благоговением, и считаю это время лучшим временем моей жизни. Простота и смирение в братиях, везде строгий порядок и чистота, изобилие самых разнообразных цветов и благоухание их и вообще какое-то чувство присутствия благодати невольно заставляло забывать все, что вне обители этой».

Удовлетворение результатами своего труда было омрачено серьезным недугом. Тяжелый физический труд, постоянное предельное духовное и физическое напряжение повлекли за собой изнуряющую болезнь. Более полугода отец Антоний не мог выходить из кельи: его мучили боли в ногах, на которых открылись незаживающие кровоточащие язвы. Эта неизлечимая хроническая болезнь преследовала отца Антония до конца его дней, принося страдания и отнимая силы. Но отец Антоний продолжал удивлять окружающих, перенося все тяготы с удивительным благодушием, являя собой пример терпения.

 

И вот, когда можно было вздохнуть немного посвободнее и огромный вклад душевных и физических сил в устройство Оптинского скита стал приносить плоды, последовало назначение отца Антония настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря с возведением в сан игумена. Это было суровым испытанием для ослабленного тяжелой болезнью отца Антония.

В первое время в периоды обострения недуга он из-за болей не мог выходить из кельи и отдавал распоряжения лежа, невыносимо страдая, что не может проверить, как исполняются его поручения и лично следить за тем, что происходит в обители. Тем не менее, преодолевая немощь, он занялся обустройством вверенного ему монастыря, заботясь о его внешнем и внутреннем устройстве по образу лучших русских обителей. Под его руководством было окончено начатое его предшественниками внешнее устроение монастыря и заложено прочное начало духовного возрождения обители.

Кроме рутинных забот монастырского настоятеля игумену Антонию достались хлопоты о внутренней отделке монастырского Николаевского храма. Он справился и с этим. Освящение храма совершилось 26 августа 1843 года. Но сам игумен не мог участвовать в торжествах, болезнь не отпускала его.

Многократно пытался игумен Антоний сложить с себя тяжкое бремя настоятельства, просил отпустить его на покой. Но епископ Калужский Николай был неумолим. На четырнадцать лет, исполненных страданий физических и душевных, растянулась его «командировка». Много тяжелых испытаний предстояло ему вынести. В 1848 году Малоярославец черным крылом накрыла беспощадная холера. Настоятель монастыря не мог оставаться в стороне от обрушившейся на город страшной беды. По просьбам горожан, он сам во главе городского духовенства совершал неоднократно крестный ход вокруг всего города. При этом в разных местах приходилось служить множество молебнов и литий. Иногда крестный ход растягивался на семь-восемь часов.

Монастырские дела многохлопотны. Часто ему, преодолевая боли, приходилось выезжать в Москву, собирать пожертвования на окончание монастырских построек. В Москве он за труды свои был удостоен особого внимания со стороны митрополита Филарета. Митрополит приглашал игумена Антония на службу в Москву, удостаивал архипастырским благословением, оказывал знаки отеческой милости, утешал беседами.