Библиотека Mosbiblio

От автора

Мои книги являются анализом того, что называется Богом и дьяволом.

В судебно-медицинских книгах на эту тему обычно стоит предостережение: «Книга предназначается только для работников юстиции и медицины, священников, педагогов и людей, интересующихся психологией и социологией».

Благодаря особенностям анализируемой темы, требующей специальной исследовательской работы и авторских архивов, всю ответственность за содержание этой книги автор берет на себя.

Ведь говоря о дьяволе, мы неизбежно столкнемся с проблемой антихриста… Еще наш знаменитый философ-чертоискатель Бердяев-Бердичевский говорил об этом, т.е. о постоянном союзе «Сатаны и Антихриста», но как только мы займемся проблемой антихриста, нам тут же попытаются прилепить ярлык «антисемита».

Для этих людей, т.е. для всех тех, кто попытается упрекнуть меня в антисемитизме, я хочу напомнить, что у меня есть три хороших адвоката – не кто иные, как три кита сионизма.

Первый кит, идеолог сионизма номер один – Теодор Герцль, в своем дневнике писал, что он считает антисемитизм полезным.

Второй кит сионизма, В. Жаботинский, в 1905 году писал: «Как довод для сионистской агитации, антисемитизм, особенно „возведенный в принцип“, конечно, весьма удобен и полезен».

Третий кит сионизма, премьер-министр Израиля Бен-Гурион, в свое время писал в еврейской газете «Кемпфер» в Нью-Йорке: «Если бы у меня была не только воля, но и власть, я бы подобрал группу сильных молодых людей… Задача этих молодых людей состояла бы в том, чтобы замаскироваться под неевреев и, действуя методами грубого антисемитизма, преследовать… евреев антисемитскими лозунгами. Я могу поручиться, что результаты с точки зрения значительного притока иммигрантов в Израиль из этих стран были бы в десять раз больше, чем результаты, которых добивались тысячи эмиссаров чтением бесплодных проповедей».

Итак, при помощи этих трех очень авторитетных адвокатов автор из «антисемита» превращается чуть ли не в «сиониста».

Но кто же тогда те, кто бойкотируют мои книги? Ведь с точки зрения всех китов сионизма получается, что я поборник сионизма, а они, раз они против меня, значит, они «антисемиты»?

Вот потому философы и говорят, что дьявол страшный путаник и что это существо очень ироническое и саркастическое, хотя сам он не терпит иронии и насмешек.

Поэтому, во избежание возможных обвинений в антисемитизме, анализ Библии и ее действующих лиц сделан мною, в основном, на базе иудейских религиозных текстов и академических работ нерелигиозных еврейских авторов.

Для ознакомления с взглядом на этот вопрос со стороны христианства, мусульманства, буддизма и других религий – я рекомендую читателю обратиться к трудам лиц, признанных каноничными лидерами своих религиозных общин.

Глава 1

Тихий ангел

Имея очи, не видите? Имея уши, не слышите?

Марк. 8:18

Когда Максим Руднев был ребенком, а это было еще до революции, перед сном мать заставляла его молиться Богу. Максим безразлично бормотал под нос «Отче наш», а потом обращался к Богу с личной просьбой:

– Боженька, пожалуйста, сделай меня большим и сильным. А то вчера Федька Косой опять поймал меня на соседском дворе и побил. Сделай так, чтобы я мог побить всех. Так, чтоб одной левой рукой, одним мизинчиком.

Эту просьбу он повторял после каждой драки с Федькой Косым, который жил по соседству и считался самым отъявленным хулиганом на всю округу. Подумав, Максим шепотом предлагал в обмен:

– Если хочешь, Боженька, то за это укороти мне немножко жизнь…

У Бориса же, который родился после революции, уже с детства проявлялся более практический подход к жизни. Если он не доедал чего-нибудь, мать серьезно говорила:

– Смотри, Бобка, что остается на тарелке – это твоя сила. Если не съешь, потом тебя все девчонки бить будут.

Мальчишка верил этому и готов был вылизать тарелку и лопнуть, лишь бы девчонки не оказались сильнее его. Эта привычка подчищать тарелку осталась у него на всю жизнь.

Позже обнаружилось, что Максим пишет левой рукой. Младший брат поддразнивал старшего:

– Эй, ты, левша! А ну, брось камень с правой!

Мать же сказала строго:

– Не смейся, Бобка. Это его Бог наказал, чтобы он не обращался к Богу с глупыми просьбами.

Хотя и левша, но школу Максим окончил с отличными отметками. Он поступил на исторический факультет Московского университета и мечтал стать профессором. Помимо профессорских амбиций он еще любил командовать людьми. Потому он вскоре вступил в партию и даже выдвинулся в секретари факультетской парторганизации.

Дома же Максим любил подчеркивать свою роль старшего брата. Частенько он посылал младшего брата с записочками к девушкам, за которыми он ухаживал. Но только тогда, когда успех был обеспечен, – как свидетеля своих побед. Если же успех был под вопросом, Максим находил другие пути – без свидетелей.

Хотя Борис был значительно младше Максима, но к старшему брату он всегда относился довольно скептически. Может быть, потому что старший везде искал возможность покомандовать, а младший терпеть не мог, когда им командуют. Или, может быть, потому что левша Максим еще умел шевелить ушами и часто демонстрировал это.

– В точности как осел! – говорил младший. Несмотря на это, и университет Максим окончил с блестящими успехами. Так как он хорошо проявил себя в должности секретаря факультетской парторганизации, то вместо работы по специальности, учителем истории, он получил по партийной линии назначение на службу в ГПУ. Звание уполномоченного ГПУ, что в то время соответствовало чину капитана, вполне импонировало амбициям Максима. А тем более щеголеватая военная форма и малиновые петлицы, которые наводили страх на окружающих.

Максим никому не сказал о своем назначении, а потом вдруг появился дома в полной форме ГПУ. На поясе в новенькой кобуре поблескивал маленький браунинг системы Коровина, что считалось в ГПУ особым шиком. Увидев зловещие петлицы, их отец, пожилой доктор-гинеколог, неодобрительно покачал головой:

– Я стараюсь продлить жизнь людей, а ты будешь заниматься ее сокращением. Нехорошее это занятие.

Единственным, на кого форма и браунинг Максима не произвели ни малейшего впечатления, был младший брат. Первая стычка произошла у них, когда Борису исполнилось четырнадцать лет. Максим сидел за столом и заполнял служебную анкету. Чтобы идти в ногу со временем и своей должностью, в графе о родителях он написал расплывчатое определение: «трудящиеся». Борис заметил это и решил, что этим брат отказывается от их отца.

– Отец не рабочий, а доктор, – сказал он. – Зачем ты врешь?

– Не твоего ума дело, – ответил старший.

– Сразу видно, что левша, – насмешливо бросил младший, – Все слева делает.

– Молокосос! – вскипел уполномоченный ГПУ. – Сейчас я тебе уши надеру.

– Попробуй, – сказал школьник. Чтобы выровнять разницу в силах, он зажал в кулаке вилку и следил за каждым движением брата с таким деловитым спокойствием, что тот решил лучше не пробовать.

Как это ни странно, Максим нисколько не обиделся. Наоборот, потом даже хвастался своим приятелям:

– Вот у меня младший брат – чуть мне вилку в живот не засадил. Такого лучше не тронь.

Однако вскоре он сам же и забыл про свой совет. Следующая, уже более серьезная, стычка произошла у них вскоре после того, как ГПУ переименовали в НКВД.

Жили они на тихой окраине Москвы во флигеле в глубине двора. Зимой, когда дворик заносило глубоким снегом, во флигеле топили кафельные голландские печи, где так приятно греть спину о кафельные изразцы. Уголь и дрова для печей приходилось носить ведрами из погреба, для чего нужно было выходить во двор, что на снегу не особенно приятно. Эти прогулки в погреб считались поочередной обязанностью братьев, хотя с тех пор, как Максим надел малиновые петлицы, делал он это крайне неохотно.

Как-то мать послала Максима за углем. Борис лежал в соседней комнате на большом, покрытом ковром сундуке, который служил ему постелью, и читал увлекательный роман Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы». Старший брат вошел в комнату младшего и небрежно приказал:

– Бобка, пойди-ка принеси угля!

– Мать тебя послала – ты и иди, – возразил младший.

– Ты лучше слушай, что тебе говорят.

– Вот когда мать мне скажет, тогда я и пойду.

– Смотри, если через три минуты ты не пойдешь, то я приду с собачьей плеткой! – пригрозил уполномоченный НКВД и вышел из комнаты. Собачья плеть всегда висела на вешалке в коридоре, как полагается в доме, где есть немецкая овчарка.

Младший отложил книжку в сторону, встал с сундука и потихоньку вытянул нижний ящик стола. Под учебниками физики и химии там лежал медный кастет, уже проверенный в нескольких драках. Он надел кастет на руку и опять улегся на свой сундук, держа правую руку в кармане, а в левой «Дочь Монтесумы».

Он читал, как несчастного пленника привязывают к каменному алтарю, чтобы принести его в жертву богам, как зловещий жрец ацтеков приближается к нему с жертвенным ножом. В этот момент в комнату вошел Максим, держа в руках собачью плеть.

– Считаю до трех, – сказал он. – Ра-аз… Два-а… Три-и!

Дальнейшее Максим описывал своим приятелям так:

– Да-а… Такого я еще никогда не видел… Чтобы человек прыгал с положения лежа на спине. От сундука до двери минимум шесть метров. Так он взвился в воздух и, как тигр, прямо мне на голову. Словно его ножом ткнули. Я с плетью, а он на меня с кастетом.

– Неужели? – удивлялись приятели.

– Да-а… Ох же и свалка получилась. Шкаф вдребезги разломали. У стола две ножки отломали. Про стулья я уж и не говорю – одни щепки остались. Потом я специально сундук проверял – так аж крышка треснула. Это он спиной продавил, когда на меня прыгал. Одна только печка целая осталась.

– Кто же победил?

– Вничью! – с некоторой гордостью за младшего брата говорил Максим. – Его в школе так и прозвали – бугай! Никто с ним справиться не может. Он на турнике уже солнце крутит.

– Кто же пошел за углем?

– Мать пошла. Тогда он у нее ведро забрал, а мне говорит: «Ну, погоди до следующего раза!» Вот же чертяка. Но зато на него можно положиться.

И в этом отношении Максим не ошибся: если младший брат сказал что-нибудь, то на него можно было положиться. До следующего раза ждать пришлось недолго.

В школе, где учился Борис, состоялся вечер самодеятельности. После самодеятельности были танцы в гимнастическом зале, а после танцев, как обычно, драка на улице с учениками соседней школы. В самый разгар схватки одноклассник Бориса Иван Странник ни с того ни с сего поднял стрельбу в воздух из маузера, который он стащил у своего отца, работавшего цензором в горсовете. Не зная, кто стреляет, обе партии пустились врассыпную. Первым, испугавшись собственной храбрости, убежал сам Иван, предварительно сунув пистолет Борису.

На следующее утро Борис сидел у себя в комнате и в ожидании Ивана из любопытства разбирал огромный маузер. Зачем-то в комнату вошел Максим. Увидев в руках младшего брата настоящий пистолет, да еще маузер, он так растерялся, что сначала даже ничего не сказал, а вышел и стал о чем-то шептаться с матерью.

– Борис, пойди принеси дров из погреба! – попросила мать.

Тот собрал свой маузер и, положив его в карман, отправился в погреб. Уполномоченный НКВД воспользовался этим, чтобы обыскать комнату младшего брата. Не найдя пистолета, он схватил с вешалки злосчастную собачью плетку, которая в его представлении являлась символом власти в доме, и выскочил во двор вслед за Борисом.

– Дай сюда пистолет! – скомандовал он.

– Не дам, – твердо ответил младший, запуская руку в карман.

Старший поднял плеть:

– Да или нет?

Вместо ответа младший вытащил руку из кармана, и в лицо брата ударил дым и огонь пистолетного выстрела. Максим застыл с поднятой рукой, а ему в упор, как из огнетушителя, плескали выстрелы из крупнокалиберного пистолета, Он попятился к крыльцу.

– Брось плеть! – скомандовал теперь Борис. – Руки вверх!

Уполномоченный НКВД послушно бросил плеть в снег и поднял руки.

– Заходи в дом! – приказал Борис. – Быстро!

Когда старший брат скрылся за дверью, младший, как заяц, махнул через забор. Если придет милиция, то пусть Максим сам оправдывается, почему подняли стрельбу средь бела дня. Тем временем Борис по глубокому снегу, в одной рубашке, поддерживая штаны, спадающие от тяжести болтавшегося в кармане пистолета, добрался до Ивана и отдал ему маузер. Как Иван объяснял своему отцу недостачу патронов, осталось неизвестным.

Вечером, узнав о происшествии, доктор Руднев ворчал:

– У нас предки из казаков, а потому у нас в роду есть где-то польская кровь. И турецкая тоже есть. Видно, Максим в поляка пошел: пенонзев не маем, зато гонор маем. А вот Борис чистый турок, прямо башибузук.

Максим чувствовал себя героем дня и хвалился:

– Борька в меня стрелял, стрелял – и ни разу не попал.

– Так ведь я ж тебе мимо ушей целил, – неохотно сообщил школьник. – Как укротитель в цирке.

В досках старого флигеля было много дырок от выдернутых гвоздей. Позже Максим показывал эти дырки своим приятелям и с гордостью рассказывал:

– Видите, это Борька в меня стрелял. Весь дом изрешетил. Ох же и отчаянный он у меня!

Есть люди, которые не могут жить со своими ближними на равных правах. Они всегда стараются быть господами, но если это не получается, тогда они сами лезут в слуги к тому, кто оказался сильнее. Так вот и Максим. Не в состоянии подчинить себе младшего брата, он не только уравнял его в правах, но даже стал немного заискивать перед ним. Стараясь завоевать его доверие, несмотря на большую разницу в возрасте, он часто приглашал его в компанию своих знакомых и делился с ним всеми своими секретами. Борис же, наученный опытом, держался немного настороже и сохранял безопасную дистанцию.

Разница между братьями проскальзывала во многом. Максим был сухощавый и с тонкой костью, с серыми глазами и светлыми, слегка вьющимися волосами, которыми он очень гордился. Губы у него были узкие, нервные, властные. По этому поводу он утверждал, что такой же рот был у Ницше и Шопенгауэра. Студентом он увлекался легкой атлетикой, хорошо плавал и бегал на лыжах. Борис же, широкоплечий и темнокожий, предпочитал тяжелую атлетику и гимнастику на снарядах. Старший брал на вспышку, а младший на выдержку.

У Максима всегда было много друзей, которые довольно быстро менялись. У Бориса друзей было меньше, но зато они почти не менялись. Максим постоянно брал у своих друзей книжки. И постоянно бывшие приятели Максима приходили к Борису и, немного смущаясь, просили вернуть книжки, который старший брат взял у них почитать несколько лет тому назад.

Когда Борис перешел в 8-й класс, он увлекся охотой и купил себе «Фроловку» с магазином на четыре патрона. Вместо картечи он зарядил ружье рублеными кусками свинцовой трубы. Как и полагается настоящему охотнику, он повесил заряженное таким образом ружье в изголовье своей кровати.

Однажды, вернувшись из школы, он уже на пороге почувствовал острый запах охотничьего пороха. Ружье валялось на постели, а по дубовой доске стола, где Борис готовил свои уроки, расходился рваный, щербленный след выстрела. Заряд рубленого свинца косо резанул по столу и засел глубоко в стене. У Бориса екнуло сердце: что, если… Он оглянулся по комнате, ища следы крови. Убедившись, что крови нет, он пошел искать Максима. Тот сидел на кухне в своей щегольской форме НКВД и со смущенным видом.

– Ну, как ружье стреляет? – словно между прочим спросил младший. – Хорошо?

– Да, знаешь, я хотел показать знакомым… А оно вдруг выстрелило…

– Удивляюсь, как это никому в живот не попало. Тебе определенно везет.

Уполномоченный НКВД посмотрел на брата и моргнул белесыми ресницами:

– Скажи, а тебе меня не жалко?

– Мне стол жалко, – ответит тот. Максим и здесь не упустил возможности похвастаться своим приятелям:

– Вот у моего Борьки нервы. Ружье выстрелило, так ему не меня жалко, а какой-то паршивый стол.

Не то чтобы Борис не любил брата. Нет, он просто знал, что если с Максимом обращаться по-хорошему, то он сейчас же сядет ему на шею.

Собачья плетка, которую так любил Максим, принадлежала немецкой овчарке Рексу. Когда-то Борис собственноручно выбрал щенка в подмосковном питомнике служебных собак и за пазухой привез его домой вместе с длинной родословной. Чистокровный щенок вырос в огромного, черного как уголь и на редкость умного пса. Летом Борис спал на веранде, а Рекс сидел рядом на цепи и охранял своего хозяина. Пес он был довольно серьезный и не давал спуска окрестным хулиганам, которые не раз грозились притравить его. Больше всех грозился Федька Косой, который командовал всем окрестным хулиганьем.

В один солнечный зимний день, как раз после снегопада, Борис вышел во двор, чтобы расчистить снег. У порога, в судороге вытянув задние лапы, лежал Рекс. Он уткнулся носом в ступеньки, из черных шершавых ноздрей сочилась кровь. От порога к улице по свежевыпавшему снегу тянулся длинный кровавый след. Верный пес дополз до порога, по подняться по ступенькам у него уже не хватило сил.

Борис нагнулся, потрогал рукой еще теплое, но уже безжизненное тело собаки. Потом он кинулся в дом и сорвал со стенки ружье. На ходу щелкая затвором, он яростно крикнул Максиму:

– За мной! Рекса отравили! Где Федька Косой? Я этого гада…

Младший брат как бешеный носился по снегу с ружьем на изготовку, разыскивая убийцу своего любимого Рекса. А следом за ним носился старший брат и тщетно пытался отнять у него ружье. С улицы прибежали мальчишки:

– Дяденька, дяденька… Да вашего Рекса машина переехала… Мы сами видели. А Федьки Косого тут и близко не было…

Только тогда Борис успокоился и поставил ружье на предохранитель. После этого Максим в первый раз пожаловался матери:

– Собаку Борька любит, как человека. А вот я для него – пустое место.

В пункте женщин Максим любил ухаживать за чужими женами, как он выражался, за дамочками, и даже обосновывал почему:

– Двойная победа и никакой ответственности. По молодости лет Борис еще не понимал, что это значит, но упрямо возражал:

– Это все равно что воровство.

– Это по законам Моисея так, – усмехался уполномоченный НКВД. – Но теперь не то время.

Соответственно этому Максим и женился – тоже на чужой жене. В глазах Бориса у Ольги, жены Максима, имелось два минуса. Первое – что она кончила не институт, а только мукомольный техникум. И второе – что она бросила своего первого мужа. И вместе с тем Борис оказался косвенной причиной этого брака.

Борис часто бывал на вечеринках в доме своей одноклассницы Ирины. А Ольга жила у них в семье в качестве квартирантки. На вечеринках школьники играли в обтрепанный «флирт цветов», в фанты с робкими поцелуями и танцевали под патефон. Потом стучали в дверь квартирантки:

– Ольга, присоединяйся к нам!

Та выходила из своей комнаты, всегда кутаясь в большой белый платок из ангорской шерсти, словно ее знобило. Фигура у нее была так себе, ничего особенного, но зато лицо… Это было лицо мадонны, красоты редкостной, неземной. Вела она себя, как пришелец из чужого мира, и всегда немного скучала. Она никогда не смеялась, а только слабо улыбалась, да и то как-то про себя. Танцевала она неохотно, как деревянная, а если при игре в фанты доходила ее очередь целоваться, то она поджимала губы и отворачивалась.

– Не обращайте внимания, – шептала Ирина. – Она хорошая девушка, только немножко самовлюбленна.

Жили они по соседству, недалеко от Петровского парка, Однажды в этом парке погожим весенним вечером застрелился студент. Он спокойно сидел на скамейке, мечтая о чем-то, потом вдруг вытащил из кармана наган и выстрелил себе в рот. В другом кармане самоубийцы нашли письмо – на имя ангелоподобной Ольги. Оказывается, он учился с ней в одном техникуме. Об этом поговорили, поговорили – и забыли. Мало ли всяких чудаков?

Но через несколько месяцев, когда на дворе стояла поздняя осень, произошла новая неприятная история. Бориса вызвали к директору школы.

– Вы с Завалишиным дружили? – спросил директор.

– Да, я с ним на охоту ходил.

– Так вот – Завалишин застрелился… Из этого самого ружья. Он вам ничего не говорил… такого?

– Нет, совершенно ничего.

– Хорошо… Пойдите к нему домой – от лица комсомольской организации. Возьмите с собой Ивана Странника, ведь это его двоюродный брат… Помогите там чем-нибудь.

Холодное ноябрьское утро. Стук подошв по голой промерзшей земле. Маленький домик на Песчаной улице. Убитая горем мать и темные пятна по стенам – следы крови. На потолке дырки – от той самой картечи, которую они еще недавно вместе катали из рубленого свинца. К штукатурке прилипли какие-то бесформенные серые кусочки – это то, что осталось от мозга его товарища по охоте.

Утром, вместо того чтобы идти в школу, Завалишин сел в кресло, приставил двустволку к виску и пальцем босой ноги спустил курки. Выстрелом одновременно из двух стволов, заряженных картечью, ему начисто оторвало голову. На столе лежало предсмертное письмо. Не матери, у которой он был единственным сыном, нет – ангелоподобной Ольге. Письмо было конфисковано милицией, но и так все понимали, что там написано.

Тихий и замкнутый парень, Завалишин всегда держался в стороне от других подростков. Ничем он особенно не выделялся – ни в учебе, ни в спорте. Знаменит он стал только после смерти. Его самоубийство, среди школьников вещь необычайная, вызвало много разговоров и еще больше недоумения. Ирина пыталась оправдать свою квартирантку:

– Да Ольга здесь вовсе и ни при чем!

– А почему он написал письмо именно ей, а не кому-нибудь другому? – спрашивали школьники.

– Не знаю. Они встречались только у меня на вечеринках. И это все.

– Ну а тот студент, что застрелился в парке?

– Там тоже ничего не было. Когда-то она пошла с ним один раз в кино, и это все. А за его дальнейшие поступки она не отвечает.

Школьники неодобрительно качали головами:

– Все равно, твоя Ольга какая-то недоделанная.

– Просто у нее рыбья кровь, – возражала Ирина. – Потому она все время и мерзнет. Она даже не может спать по ночам и, чтобы согреться, лезет ко мне под одеяло…

Вскоре после этого красавица Ольга вышла замуж за человека, которого она почти не знала, как говорится, за первого попавшегося. Злые языки шептали, что этим она только хотела избавиться от неприятных разговоров в связи с двумя самоубийствами. У каждого найдутся завистники и недоброжелатели, которые только и ждут предлога посплетничать. В довершение всех бед сразу же после свадьбы мужа Ольга забрали на три года в армию, и она осталась на положении соломенной вдовы. Теперь люди жалели ее. А дальше получилось так.

На фотографиях, которые Борис снимал во время вечеринок, Максим заметил ангелоподобное личико Ольги и с видом специалиста потянул носом:

– Кхм… кхм… Кто это такая?

– Да так – ни рыба ни мясо.

– Слушай, познакомь меня с ней!

– Опоздал. Она уже замужем.

– Что, дамочка? Так это самое хорошо.

– Как сказать. Из-за нее уже два человека застрелились.

– Ничего. Ты только познакомь, а остальное – это мое дело.

Максим устроил для своих друзей вечеринку, а Борис пригласил на нее соломенную вдову, которая скучала без мужа. Ольга появилась, как всегда кутаясь в свою белую шаль, и в этот вечер Максим потерял свое сердце.

Спали братья в соседних комнатах, и раньше младший часто подсмеивался, что старший имеет привычку разговаривать во сне. Но теперь Борис не смеялся. Почему-то ему было даже жалко брата, которого Ольга словно заворожила. Каждую ночь Максим судорожно ворочался в постели и беспокойно бормотал:

– Оля… Милая… Оленька…

Но Максиму повезло. Ни много ни мало, ровно через месяц, красавица Ольга развелась со своим отсутствующим первым мужем и вышла замуж за Максима. На свадьбе Борис, как зачинщик нового счастья, сидел на почетном месте – по другую сторону новобрачной. После свадьбы старший брат ушел из родной семьи и поселился со своей женой на отдельной квартире в новых домах для работников НКВД.

Вскоре у них родилась дочка. По всему было видно, что Максим очень счастлив, что он боготворит свою молодую жену и страшно гордится ребенком. Он стал солиднее, серьезнее и если хвастался, то только своей женой. В родительский дом он заходил редко. Получив повышение по службе, он был очень занят и все свободное время проводил в собственной семье.

Глава 2

Где никто рождает ничто

«Поверь, Горацио, что на земле и в небе более чудес, чем снилось всей людской премудрости».

Шекспир, Гамлет

Во флигеле было два входа: с балкона – парадный и с кухни – черный. Однажды зимней ночью Борис проснулся от настойчивого звонка с парадного входа. Недоумевая, кто это трезвонит среди ночи, он накинул на голью плечи шубу и спросил через дверь:

– Кто там?

– Это я… Открой… – услышал он голос старшего брата. Еще полупьяный ото сна, младший откинул болт, снял цепочку, повернул английский замок и открыл дверь. На дворе холод, снег и луна. На фоне освещенного луной снега темная фигура Максима в длинной военной шинели. Лица его не видно, к груди прижат какой-то большой сверток. Не переступая порога, он протянул сверток Борису:

– Держи! Осторожно…

Тот почувствовал у себя на руках что-то мягкое, теплое, шевелящееся и понял, что это закутанный в одеяло ребенок.

– Передай матери, – глухо сказал Максим. – Она знает, что делать… – Он повернулся и зашагал по залитому луной снегу. На улице зашумел мотор автомашины, и Борис остался один с ребенком на руках.

Ничего не понимая, он разбудил мать и передал ей плачущего грудного младенца. Утром Максим позвонил по телефону, еще раз попросил позаботиться о дочери, но больше ничего не сказал. Вечером обеспокоенная мать поехала к нему на квартиру, чтобы узнать, что случилось, но дверь квартиры Максима была опечатана красными сургучными печатями НКВД. Сначала подумали, что Максим арестован. Но он каждый день звонил со службы, справлялся о здоровье ребенка и на все вопросы отвечал:

– Не спрашивайте меня ни о чем…

Через неделю ой появился в родительском доме. Небритый, с осунувшимся лицом и воспаленными глазами, в измятой форме и нечищеных сапогах, он выглядел так, словно эти дни он спал не раздеваясь. Сняв шинель, он молча прошел к кровати, где лежала его маленькая дочь.

– Максим, скажи хоть, что случилось? – робко спросила мать.

– Ничего… – поморщился тот. – Я буду жить у вас…

– А как же Ольга?

– Она… Ее здесь не будет…

– Почему? Что у вас произошло?

Сидя на краю кровати и глядя на ребенка, Максим словно не слышал ничего. Потом он пробормотал каким-то чужим хриплым голосом:

– Она покончила с собой… Ее уже похоронили… И не спрашивайте меня больше ничего…

Он устало поднялся, деревянным шагом прошагал в свою комнату и закрыл за собою дверь. В горе одни ищут утешения со стороны, другие, наоборот, уединения. Чувствуя, что Максим избегает всякого сочувствия, домашние решили оставить его в покое, пока он переживет свое горе.

Каждый день, приходя со службы, Максим запирался у себя в комнате. Чтобы попасть в свою комнату, Борис вынужден был проходить через комнату брата. Тот часами лежал пластом на диване, не шевелясь, как разбитый параличом, устремив глаза в одну точку и думая о чем-то. Или он неподвижно сидел за своим письменным столом и остановившимся, невидящим взглядом смотрел в темную ночь за окном, будто силясь понять что-то непостижимое.

Войдя однажды в комнату, Борис увидел, что Максим сидит за столом, смотрит в пустое окно, а пальцы его играют маленьким браунингом. Он даже не слышал, как брат вошел в комнату.

– Максим! – тихо окликнул младший. Старший вздрогнул, будто очнувшись от транса:

– Что такое?

– Дай-ка мне эту игрушку! – протянул руку Борис. Максим растерянно посмотрел на браунинг, словно недоумевая, как он попал ему в руки, и послушно отдал пистолет брату. Борис сунул браунинг в карман и кивнул на дверь:

– На кухне мать возится с ребенком, никак не может его успокоить. Поди-ка помоги ей.

Максим опустил голову и пошел на кухню.

На следующий день Борис порядка ради осмотрел браунинг и убедился, что в обойме не хватает половины патронов. Он понюхал дуло, потом снял верхнюю скобу и посмотрел канал ствола на свет – он был мутный, с беловатым налетом. Для охотника, привыкшего после каждой охоты чистить ствол оружия до блеска, было ясно, что из этого пистолета недавно стреляли. Игрушечный браунинг был немым свидетелем какой-то драмы. Если Ольга застрелилась, то почему нет половины патронов?

После смерти красавицы жены Максим вел себя так, как будто из него вынули душу. Единственное, что его еще интересовало в жизни, – это ребенок, живое воспоминание об Ольге. Часто он брал завернутую в пеленки дочурку на руки, прижимал ее к груди и долго смотрел на нее, словно отыскивая в ней черты любимой жены.

Но капля долбит камень, а время – человеческие чувства. Оправившись от травмы и последующей прострации, Максим постепенно приходил в себя. Первое, что он сделал, – это принес какие-то книги и теперь уже не смотрел в окно, а сидел и, наморщив лоб, читал и читал. Но книги эти он почему-то тщательно прятал ото всех, а уходя, запирал их в столе. Он даже обернул бумагой переплеты, чтобы никто не видел их названия. Борис только мельком заметил, что это какие-то медицинские книги.

Так он сидел вечер за вечером, день за днем. Так прошло несколько месяцев, пока однажды Максим поднял палец и пробормотал:

– Хм, это интересно…

– Что такое? – спросил Борис из соседней комнаты.

– Да так, одна фраза… Всего две строчки…

– Что?

– Ничего… Просто так.

– А что это ты за медицину взялся?

– Ты не поймешь… Это специфическая тема… Но теперь придется поискать в другом месте.

Когда Максим еще не работал в НКВД, а готовился к карьере профессора истории, он уделял много внимания иностранным языкам и прилично читал по-английски, немецки и французски. Хотя Борис собирался учиться на инженера, но и он тоже серьезно занимался английским и немецким.

Свои поиски Максим начал с того, что притащил в дом целую кучу книг на английском языке. Эти книги он уже не прятал, а бережно поставил их на книжную полку. Все свободное от службы время он штудировал их более тщательно, чем те учебники истории, по которым он занимался в университете, что-то подчеркивая карандашом, делал какие-то выписки. И опять сидел вечер за вечером, день за днем.

Как-то Борис, устав от физики и математики, заглянул брату через плечо – и протяжно свистнул. Книга, которую тот с серьезнейшим видом штудировал, называлась так: «Золотая ветвь», а внизу подзаголовок: «История древних религиозных культов и магии. В двенадцати томах».

– Какой же ты это том читаешь? – с усмешкой спросил Борис.

– Десятый, – спокойно ответил Максим.

– Что, хочешь научиться магии?

– Нет, просто так…

– Но ведь это же глупости.

– Нет, – мотнул головой уполномоченный НКВД, – это не глупости, а сухая история. Фразер – знаменитый антрополог, а его «Золотая ветвь» – лучший в мире научный труд на эту тему.

– Какую тему?

– Не твоего ума дело, – коротко отрезал старший брат. Куча книг на полке действительно оказалась многотомной научной монографией. Но о ком и о чем?! Здесь было все, что угодно: огнепоклонники на заре человеческой цивилизации, жрецы солнца, древнеегипетский культ Озириса, кровожадные идолы Древней Индии и Мексики, веселые языческие боги Древней Греции и Рима, кельтские друиды, негритянские колдуны, эскимосские шаманы и тому подобное. А сверху, как гарантия качества, стоял штемпель «Библиотека им. Ленина».

Следом в комнате Максима стали появляться еще более странные книги. Например, «Исследование о черной магии и пактах с дьяволом, включая обряды и мистерии готской теургии, колдовства и инфернальной некромансии», ученый труд, принадлежащий перу Артура Байта. Или «Анналы колдовства, демонологии и астрологии в Западной Европе», изданные в Нюрнберге в 1623 году. А рядом пожелтевший трактат на тему: «Магнетизм, спиритуализм и оккультные науки».

– Зачем ты тратишь время на всякую чепуху? – спросил Борис.

– Это не чепуха, – ответил брат.

– А что же это такое?

– Это совершенно серьезные книги, написанные серьезными учеными. Они пытались разрешить некоторые загадки.

– Как делать золото из свинца?

– Нет, совсем другое…

– А что же?

– Ты этого не поймешь, – согнулся над своей работой Максим. – И не мешай мне.

Затем на столе уполномоченного НКВД очутилась целая стопа протоколов. Но это не были дела о контрреволюционерах, правых и левых уклонистах и прочих врагах советской власти. Это были средневековые манускрипты на английском языке с такими пространными названиями: «Подробный и правдивый протокол о чрезвычайно поучительном процессе трех отменных ведьм из селения Депфорд, в графстве Эссекс, перед судьей короны многоуважаемым сэром Фрэнсисом Пэмбертоном в замке Экзетер в пятницу 2 июня 1682 года, с собственноручными обследованиями и заключениями очень известного медика доктора Генри Хирса, как эти негодницы сознались в колдовстве и были приговорены к казни согласно определению закона и как это записано согласно показаниям достопочтенных свидетелей. Отпечатано в Лондоне в 1682 году».

Или такой протокол: «Отчет о Маргарите Хакет, известной ведьме, которая довела одного молодого человека до смерти, разбросала его внутренности и кости во все стороны и которая была казнена в Тирборне 19 февраля 1585 года».

Или вот такой документ: «Материалы суда над ведьмой Мэри Грин и ее дочерью Эллен, которая тоже упражнялась в колдовстве, как они сознались в предумышленном отравлении нескольких почтенных людей и других нечестивых поступках в результате пакта с дьяволом и как они по приговору суда были казнены в Хартфорде 4 августа 1606 года».

Перелистав эти мрачные документы, Борис с некоторым беспокойством посмотрел на брата, который сосредоточенно штудировал очередной протокол 16 века.

– Скажи, Максим, чем ты, собственно, занимаешься?

– Просто меня интересуют некоторые вещи…

– Какие вещи?

– Это тебя не касается.

– А почему это тебя касается?

– Это мое дело.

– А ты, может быть, немного того? – Младший многозначительно постучал себе пальцем по лбу.

Старший устало потер воспаленные глаза и зевнул:

– Нет, – об этом не беспокойся и не приставай ко мне. Так проходил месяц за месяцем, а Максим, как одержимый, все копался в своих средневековых трактатах. После ведьм, словно проверяя что-то, он опять взялся за какие-то медицинские книги, которые он опять прятал ото всех. При этом он время от времени бормотал себе под нос:

– Ну да… Так и есть… Только другими словами…

– Что? – спрашивал младший сквозь полуоткрытую дверь.

– Ничего, – отвечал старший.

Затем он снова прыгнул в глубину веков, но уже не так далеко. Теперь он штудировал серию книг из области криминологии: «История необычайных преступлений 18 века» или «Порок и преступление в 19 веке» и тому подобное. Он охотился за чем-то, как артиллерист, пристреливающийся к цели, – перелет, недолет, потом все ближе и ближе. Но цель Максима лежала где-то во тьме средневековья.

Однажды вечером, придя домой со службы и снимая шинель, он не выдержал и похвастался:

– Вот сегодня я допрашивал интересного человека… Чувствовалось, что он напрашивается на вопрос. Борис поднял голову от учебника по геометрии:

– Какого человека?

– Одну старую-престарую проститутку. Самую старую, какую только нашли. По всем тюрьмам искали.

– Зачем она тебе понадобилась? Да еще такая старая?

– Нужно кое-что узнать. Есть такие непечатные вещи, которые не найдешь ни в каких книгах. Зато это хорошо знают опытные проститутки и не стесняются об этом говорить.

– Зачем тебе это знать?

– Потому что порок всегда связан с преступлениями.

– Что же она тебе сказала?

– Много интересного. Сейчас я собрал по тюрьмам ряд уголовных дел, которые по форме совпадают с теми преступлениями, в которых обычно обвиняли ведьм. Теперь я на практике проверяю то, что писалось во всех этих книгах. Понимаешь? Получаются очень забавные результаты… Очень забавные…

– Как же ты это проверяешь?

– Расспрашиваю их про родителей, про личную жизнь… Они думают, что я сокращу им сроки заключения…

– А зачем тебе это нужно?

– Просто так… – уклончиво ответил уполномоченный.

Через полгода после самоубийства Ольги Максим вдруг получил на службе специальный отпуск для работы над научной диссертацией. Каким-то образом работа эта была связана с НКВД – он числился в штате, получал свое жалование и никому не показывал тему своей диссертации. Весь день он сидел дома за закрытой дверью и рылся по библиографическим справочникам.

Он получил возможность собирать свою собственную коллекцию книг, необходимых для его научных изысканий. На титульном листе теперь уже стоял штемпель «Научно-исследовательский спецфонд НКВД». Через посредство НКВД он заказывал некоторые книги даже за границей. Это была странная коллекция на темы, казалось бы, совершенно не связанные друг с другом: трехтомное сочинение Генри Ли «История, средневековой инквизиции», а рядом либретто оперы Пуччини «Принцесса Турандот»; философские «Диалоги» Платона, а рядом опять какие-то пожелтевшие трактаты о нечистой силе. Во всех этих книгах Максим что-то подчеркивал красным карандашом, некоторые места, видимо особенно важные, он отмечал цветными заклейками с шифром и одновременно делал заметки в толстую синюю папку, которую он всегда запирал, в стол.

В этой коллекции Борис обнаружил книгу Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы», которую он когда-то читал перед дракой с Максимом. Рядом стоял роман того же автора «Она», про какую-то таинственную королеву в дебрях Африки. Увидев в обеих книгах пометки красным карандашом, он поинтересовался:

– А это тебе зачем?

– Так, нужно было…

– Ведь это ж для детей!

– Ха, это ты так думаешь.

– А для кого же?

– Для… Для тех, кто впадает в детство.

– А какая в этом разница?

– Очень большая. Когда человек впадает в детство – это означает конец цикла, приближение смерти. Понял?

– Ничего не понимаю.

Максим махнул рукой:

– Тогда занимайся своими делами и не лезь ко мне. В середине лета, когда на мусорной куче расцвели волчьи ягоды, Максим вдруг сам впал в детство. В начищенных хромовых сапогах он полез в заросли сорняков на мусорной куче, насобирал там каких-то трав и принялся сушить их в духовке. Затем он уселся за свой стол, заваленный всякими идиотскими книгами, закрыл окна и двери, положил высушенные в духовке травы в жестянку из-под консервов и поставил ее на горящую спиртовку. Из жестянки подымался сизый дымок, а уполномоченный НКВД сидел и нюхал этот фимиам мусорной кучи.

– Ты что, совсем рехнулся? – спросил Борис.

– М-м-м…

– Что ты там нюхаешь?

– Белладонну…

– Тьфу! Ведь потом голова болеть будет.

– Ничего. Ты сейчас никуда не уходишь?

– Нет.

– Тогда на всякий случай посиди рядом. Посмотри, что со мной будет. Только не дыши этим дымом. Это все-таки яд…

– Хорошо. Только сначала скажи, зачем это тебе?

– Нужно кое-что проверить. – Не отрываясь от своего странного занятия, он кивнул на раскрытые книги: – Вон, почитай!

На пожелтевших от времени страницах рукой Максима были подчеркнуты описания того, как ведьмы готовят из белладонны всякие зелья. Рядом сцена шабаша, где веселые ведьмы смалят листья белладонны и, наслаждаясь ядовитым смрадом, поют и пляшут вокруг костра.

Для начала Максим решил испробовать действие дыма белладонны на собственном опыте – до одурения, пока не свалится на койку. На следующий день он держался за голову, проклинал всех ведьм и нечистую силу, но, несмотря на это, аккуратно записывал свои ощущения в синюю папку. Дальнейшие колдовские зелья он проверял уж не на себе, а на подопытных заключенных.

– Все это разные наркотики, – бормотал он. – Некоторым это даже нравится. Белладонна, гашиш, марихуана.

Научная работа Максима принимала все более необычайные формы. Он получил специальное разрешение и с помощью особой команды начал разрывать заброшенные могилы на старых московских кладбищах. Но не все подряд, а только те, которые его почему-то интересовали. Из каждой такой могилы он брал берцовую кость скелета и привязывал к ней ярлык. С надгробного памятника он списывал на этот ярлык имя, фамилию, возраст и дату смерти подопытного покойника. Затем эти кости поступали в химическую лабораторию НКВД.

Борис сидел за своим простреленным столом с поломанными ножками и зубрил законы математики. А у соседнего окна, отделенный только обычно полуоткрытой дверью, сидел за своим столом старшин брат и, как чернокнижник, занимался своими темными делами. То ли потому, что таким образом Борис был невольным свидетелем его занятий, то ли потому, что ему нужно было хоть с кем-нибудь делиться своими мыслями, но единственным, кого Максим немного посвящал в свои дела, был Борис.

– Эй, ты, гробокопатель, – насмехался младший. – А зачем тебе скелеты понадобились?

– Просто я проверяю старое народное выражение – белая кость и голубая кровь, – невозмутимо ответил старший.

– Как же это ты проверяешь?

– В буквальном смысле. Я вскрыл ряд могил старой родовой аристократии и столько же могил простых людей. Взял кости этих двух категорий того же возраста, при всех остальных равных условиях и сравнил.

– Ну и что?

– Очень любопытные результаты. У родовой аристократии по сравнению с простыми людьми действительно белая кость. И химический анализ показывает существенную разницу. Нарушение фосфорно-кальциевого баланса.

– Что же это доказывает?

– Вероятно, в течение веков люди заметили эту разницу, может быть наблюдая кости на заброшенных полях сражений. Отсюда и пошло выражение – белая кость и голубая кровь.

– Но тебе-то это зачем?

– Нужно, – односложно ответил уполномоченный НКВД.

За этими занятиями Максим даже потерял интерес к своей дочурке. Больше того, казалось, что он избегает видеть ее, будто это живое напоминание о мертвой красавице жене стало ему теперь неприятно. Он уже не брал ее на руки, а только изредка останавливался у ее кроватки и задумчиво смотрел на нее, словно и здесь изучая что-то. Потом молча уходил и запирался в своей комнате.

Теперь горячая душа Максима безраздельно принадлежала его загадочной научной работе. Затем он неожиданно заявил, что отправляет ребенка к родителям Ольги, которые жили в Березовке, дачном поселке неподалеку от Москвы.

– Зачем ты это делаешь, Максим? – удивленно спросила мать.

– Так будет лучше, – коротко ответил тот, избегая встречаться с матерью взглядом.

– Оставь ее у нас, – вступился отец.

– Нет, завтра я отвезу ее в Березовку.

– Но почему?

Старший брат нахмурился и сухо повторил:

– Так будет лучше.

Глава 3

Камень мудрецов

Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу.

Марк. 4:22

Следующим номером программы Максим отправился в научную экспедицию. И не куда-нибудь в Крым или на Кавказ, а в самые гиблые места Северной Сибири и Заполярья. Экспедиция была организована НКВД. В ней принимали участие еще несколько ученых, которые имели какие-то частные задания, но командовал всем Максим. В распоряжение экспедиции предоставили самолеты полярной авиации НКВД, но к конечным пунктам назначения добираться пришлось с помощью местных проводников на оленьих упряжках. В сопровождении своих ученых ассистентов Максим обследовал заброшенные в глуши Заполярья, отрезанные от мира и недоступные даже для советской власти стойбища кочевников, самоедов и тунгусов, ведущих почти первобытный образ жизни.

На память об этой экспедиции он привез с собой в Москву расшитую бусами оленью парку, мягкие самоедские пимы и коллекцию музейных предметов: расписанный яркими красками старый туземный бубен с медными побрякушками, выдолбленные из темного дерева диковинные фигурки уродливых самоедских идолов, нагрудную бронзовую бляху с таинственными знаками – символ власти шамана, а также целый ворох тяжелых ожерелий и браслетов из каких-то костяшек.

На оскаленных физиономиях божков засох слой темной грязи. Но именно с самым грязным, самым старым и уродливым идолом Максим обращался бережнее всего и относился к нему с видимым уважением.

– Ты хоть бы его помыл, – посоветовал Борис.

– Нельзя. В этом-то и его ценность.

– Почему?

– Это не грязь, а засохшая кровь. Во время жертвоприношений этих божков мажут кровью.

– Какой – оленьей?

– Да, теперь оленьей. Но этому идолу несколько сот лет, и химический анализ показал, что раньше его мазали человеческой кровью.

– Когда это было?

– Приблизительно в то же самое время, когда в Западной Европе жгли ведьм и колдунов. И один старый шаман рассказал мне одну интересную вещь, которую он слышал от своих предков. Оказывается, в жертву богам приносили человека по выбору шамана и с теми же характерными признаками, по которым средневековая инквизиция определяла ведьм. Самоедские шаманы понятия не имели об инквизициях, но делали то же самое. Разве это не интересно?

– А-а, темные века, – пренебрежительно сказал Борис и взял в руки туземное ожерелье.

– Века эти не такие уж темные, если знать, в чем дело, – возразил уполномоченный советской инквизиции и насмешливо прищурился: – А ожерелье это, между прочим, тоже из человеческих костей.

Школьник брезгливо швырнул необычайное украшение:

– Тьфу, теперь руки мыть надо. Максим невозмутимо пояснил:

– Это была главная регалия одного знаменитого шамана – кости его собственной прапрабабушки, которая тоже была шаманкой. Искусство колдовства часто передастся у них из поколения в поколение. Считается, что в этих костях заложены колдовские силы. С определенной точки зрения это правда.

– Какая ж правда?

– Колдовская… – неизвестно кому подмигнул Максим. – Когда я забрал у него эти кости, шаман так обозлился, что призвал на меня проклятие всех своих предков.

– Ну, раз ты веришь в колдовство, тогда ты должен остерегаться.

– Нет. Потому что я знаю это проклятие. Когда я поговорил с шаманом по душам, он сам убедился, что я колдун посильнее его. По этому поводу он даже устроил специальный праздник с камланием в честь «мудрого красного шамана». Мои профессора сидели у костра в качестве свидетелей и только хлопали глазами. Там я наблюдал шаманские пляски с бубном и припадками. Кстати, эти припадки часто фигурируют в протоколах инквизиции.

– Это что, эпилепсия?

– Нет, по средневековой терминологии – в человека вселился дьявол… Потом я выменял у этого шамана кости всех его остальных предков. – Максим кивнул в сторону кучи ожерелий.

– Зачем они тебе?

– Кое-что проверить… с помощью спектроскопа, – опять уклонился от прямого ответа старший брат. – Знаешь, у тунгусов есть один оригинальный обычай. Проезжего путника угощают вовсю, а потом кладут спать с женой хозяина. Если гость отказывается, то для мужа это великое оскорбление, за это могут даже убить.

– Ну а как ты, воспользовался этими дамочками?