Библиотека Mosbiblio

Предисловие

Как в письменной истории, когда она возникла, так и в мифах, ведущих в
самые далекие и сокровенные глубины воспоминаний человека о своем опыте,
метафора использовалась как механизм, при помощи которого передавались и
развивались идеи. Шаманы, философы, проповедники - все они в сходной
манере интуитивно сознавали и использовали мощь метафоры. Начиная с
известной аллегории с пещерой у Платона и кончая Зигфридом Вольтера, начиная
с проповедей Христа и Будды и кончая учением Дона Хуана, метафора всегда
присутствовала в них как средство изменения людей и воздействия на их
поведение. И для меня не было ничего удивительного, когда я обнаружил
использование метафор в поведении интуитивного клинициста - современного
практика психотерапии. Представляемая книга Дэвида Гордона являет собой один
из первых шагов трансформации интуитивного использования метафор в
эксплицитное, и, следовательно, делает метафоры доступным средством терапии
для несравненно большего числа профессиональных коммуникаторов. Я глубоко
убежден, что данная попытка представляет важную возможность для всех, кто
заинтересован как в увеличении своего кругозора, так и эффективности своей
работы коммуникатора в том, чтобы стать более знающим и креативным в
использовании метафоры как инструмента обучения и изменения поведения.
В первые годы моей работы в качества создателя моделей психотерапии я
хорошо запомнил свое изумление огромным количеством "профессионалов",
посещавших мои семинары для изучения паттернов коммуникации, бравшихся из
практики самых талантливых коммуникаторов в этой области... профессионалов,
которые тратили свое и мое время на долгие дискуссии об эффективности и
полезности техник, которые они даже не испытали. В начале я спорил с ними, а
потом понял, что это бессмысленно, и начал требовать, чтобы эти профессионалы
проверяли паттерны до того, как мы их обсудим, что, конечно, приводило нас к
новым дискуссиям. В конце концов, решив, что безуспешность моих усилий
связана с моим собственным поведением, я начал рассказывать им истории о
профессоре - некоем Мелвине Стюарте - у которого я учился в колледже.
Это был биолог высочайшей квалификации. Главной научной страстью
Мелвина было изучение фауны пустынь. Он часто организовывал небольшие
экспедиции с участием молодых, физически крепких биологов, и отправлялся в
пустыню для интенсивной работы на природе. В большинстве случаев эти
путешествия завершались без особых приключений, принося в то же время
большую пользу образовательной цели экспедиции. Но однажды летом в одной
пустынной местности, очень далеко от населенного пункта, у экспедиции
сломалась машина, Мелвину и его молодой команде пришлось оставить ее и
пешком отправиться за помощью, С собой они взяли только предметы первой
необходимости, нужные для выживания - еду, воду и карты. Согласно
показаниям карт, они должны были потратить по крайней мере три дня, чтобы
дойти до ближайшего форпоста цивилизации.
Начался пеший поход. Шагая, отдыхая, потом вновь шагая, эта торжественная
и решительная группа продвигалась сквозь страну горячего безмолвия. Наутро
третьего дня усталая и ободранная группа добралась до вершины высокого
песчаного бархана. Измученные жаждой и перегревшиеся на солнце, они начали
оглядывать с вершины местность, раскинувшуюся перед ними. Очень далеко
справа от себя они увидели нечто, напоминавшее озеро, окруженное небольшими
деревьями. Студенты стали прыгать и кричать от радости, но Мелвин никак не
отреагировал на это, поскольку знал, что это - всего лишь мираж, - "Я бывал в
этих местах" - сказал он; и воспринял эту дурную новость так, как это сделал бы
любой умудренный жизнью профессор - как факт, который нужно принять к
сведению. Однако его студенты бурно запротестовали и начали настаивать, что
они точно знают, то что видят. Их спор с профессором продолжался до тех пор,
пока в конце концов он не сдался. Он разрешил им пойти к миражу, но с
условием, что как только они убедятся в своей ошибке - они сядут на месте и
не сдвинутся с него до тех пор, пока он не вернется с подмогой. Все стали
клясться, что будут ждать и больше никуда не пойдут.
И тогда Мелвин пошел туда, куда он считал нужным идти, а студенты - куда
считали нужным идти они. Через 3 часа они приблизились к новенькому
роскошному спасательному посту, где было 4 плавательных бассейна и 6
ресторанов. Через 2 часа после этого они вместе со спасателями уселись в
машину и отправились за Мелвином, но он так и не был найден ими... Никогда.
Из-за этого случая я так и не завершил своего биологического образования.
Итак, ничто больше не заставляло меня на семинарах доказывать достоинства
каких-либо вещей при помощи разговоров об этих достоинствах. Читатель,
имеющий сейчас возможность читать эту хорошо продуманную и хорошо
написанную книгу, также находится на перекрестке. Вы можете читать ее точно
так же, как и любую другую - или вы можете осознать, что перед вами еще одна
беспрецедентная возможность повысить ваш теперешний уровень мастерства
коммуникатора как в теоретическом, так и в практическом отношении. Когда вы
подходите к перекрестку, любое решение о новом направлении является всего
лишь миражом, летящим на крыльях времени... однако может ли кто-то из вас
действительно позволить себе воспользоваться этим шансом? Практические
знания в этой книге маскируются под видом приятного чтения; их можно увидеть,
услышать, почувствовать, но, что гораздо важнее, их можно использовать.
Искренне, насколько можно,
Ричард БЭНДЛЕР

* Часть I. ВВЕДЕНИЕ *

Пролог
по сказке Льюиса Кэррола "Алиса в Стране Чудес"
... Около дома под деревом стоял накрытый стол, а за столом пили чай
Мартовский Заяц и Шляпник; между ними крепко спала Мышь-Соня. Шляпник и
Заяц облокотились на нее, словно на подушку, и разговаривали через ее голову.
- Бедная Соня, - подумала Алиса. - Как ей, наверное, неудобно! Впрочем
она спит - значит, ей все равно.
Стол был большой, но вся троица сидела с одного края, на уголке. Завидев
Алису, они закричали: "Занято, занято! Мест нет! "
- Места сколько угодно! - возмутилась Алиса и уселась в большое кресло во
главе стола.
- Выпей вина, - бодро предложил Мартовский Заяц. Алиса посмотрела на
стол, но не увидела ни бутылки, ни рюмок.
- Я что-то его не вижу, - сказала она.
- Еще бы! Его здесь нет! - ответил Мартовский Заяц.
- Зачем же вы мне его предлагаете? - рассердилась Алиса. - Это не очень-
то вежливо.
- А зачем ты уселась без приглашения? - ответил Мартовский Заяц. - Это
тоже невежливо!
- Я не знала, что этот стол только для вас, - сказала Алиса. - Приборов
здесь гораздо больше.
- Что-то ты слишком обросла! - заговорил вдруг Шляпник. До сих пор он
молчал и только с любопытством разглядывал Алису. - Не мешало бы
постричься.
- Научитесь не переходить на личности, - отвечала Алиса не без
строгости. - Это очень грубо.
Шляпник широко открыл глаза, но, не нашелся, что ответить.
- Чем ворон похож на конторку? - спросил он наконец.
- Так-то лучше, - подумала Алиса. - Загадки - это гораздо веселее...
- По моему, это я могу отгадать, - сказала она вслух.
- Ты хочешь сказать, что думаешь, будто знаешь ответ на эту загадку? -
спросил Мартовский Заяц.
- Совершенно верно, согласилась Алиса.
- Так бы и сказала - заметил Мартовский Заяц. - Нужно всегда говорить
то, что думаешь.
- Я так и делаю, - поспешила объяснить Алиса. - По крайней мере... По
крайней мере я всегда думаю то, что говорю... а это одно и то же...
- Совсем не одно и то же, - возразил Шляпник. - Так ты еще чего доброго
скажешь, будто "Я вижу то, что ем" и "Я ем то, что вижу", - одно и то же!
- Так ты еще скажешь, будто "Что имею, то люблю" и "Что люблю, то
имею", - одно и то же! - подхватил Мартовский Заяц.
- Так ты еще скажешь, - проговорила, не открывая глаз. Соня, - будто "Я
дышу, пока сплю" и "Я сплю, пока дышу", - одно и то же!
- Для тебя-то это, во всяком случае, одно и то же! - сказал Шляпник, и на
этом разговор оборвался,
С минуту все сидели молча. Алиса пыталась вспомнить то немногое, что она
знала про воронов и конторки...

Введение
Много-много лет назад, в определенном месте и в определенное время в
тесном кругу своих современников сидел человек и рассказывал им некие
истории. Слушателями этого человека могли быть как нищие, так и принцы. Это
не имеет значения, потому что повествования, которые складывал этот человек,
были предназначены для всех людей, в чьих жизнях могли произойти любые
перемены в любую сторону. Одни из этих историй рассказывали о людях
бессердечных, другие - о злых, третьи - о потерпевших какие-либо жизненные
крушения.
Что же было предметом, о котором рассказывал этот человек при помощи
выразительной жестикуляции, многозначительных пауз, импровизированных
диалогов? Что же это был за ковер, на котором плелись человеческие характеры -
плохие либо хорошие, опрометчивые и совершающие удивительные ошибки,
бросающиеся с открытым забралом в... во что? Ну конечно же, в приключения.
Ими могли быть путешествия или опасность. Возможно, эти встречи с коварными
феями или грубыми колдунами. Или встречи с богами (ют даже Богом). Но всегда
это были приключения! Должна бьла быть пересечена некая неизвестная
местность между двух океанов (или между двух ушей). Наградой за это
оказывалось возбуждение, связанное с необходимостью выбора и принятием
ответственности за последствия, связанные в свою очередь с этим выбором.
И вот наш рассказчик излагает нам историю о крепости, которую вот уже
долгое время осаждают враги. И вне, и внутри крепостных стен мужчины
демонстрируют чудеса храбрости и подлости, примеры братства и предательства,
благочестия и богохульства. Они пытаются убить друг друга - иногда из мести,
иногда из жалости. Иной раз в их речах содержится куда больше мудрости и
умеренности, чем они сами за собой осознают; в других случаях они глупы и
мелки. И всегда они делают самый лучший выбор, на какой способны в
соответствии с имеющейся у них чувствительностью и восприимчивостью.
Один из этих людей по окончании побоища направляется на своем корабле
домой. Рассказчик описывает нам устрашающие искушения и ловушки, которые
сами себя вставляют в путь, лежащий между упомянутыми военными действиями,
капитаном и его домом. Наш моряк одну за другой преодолевает опасности, и,
конечно, с каждой победой его находчивость, мужество и личная целостность
возрастают. Ну и что? Вы возражаете, что эти приключения, конечно, очень
интересны, и являются возбуждающими и "терапевтическими" для нашего
путешественника, но какое отношение его подвиги имеют к вам? Ах!.. Рассказчик
опускает взгляд, поглаживает усы и улыбается. Ах, повторяет он, и, почесывая
шею, объясняет вам, что к своему удивлению он обнаружил, что когда он
рассказывает свои истории, те, кто слушает его, проживают эти приключения
внутри себя. В самом деле, продолжает он, и в этом месте с озорством заглядывает
вам в глаза, в самом деле, люди всегда живут, забавляясь приключениями, которые
посылает им жизнь.
Истории в той или иной форме в течение бессчетных веков использовались
людьми как средство для передачи важной культуральной, социологической и
этической информации от предыдущих поколений к последующим. Поэмы Гомера
были связаны с важными уроками для его современников относительно того, как
"следует" думать и вести себя. Он учил (или напоминал), как следует обращаться с
чужими или близкими людьми, как встречать опасность или трудность, как
отправлять культ и так далее. Сходным образом басни Эзопа и Леонардо да
Винчи, отталкиваясь от частных сторон человеческой жизни, восходили к
размышлениям о смысле существования.
Хотя содержание этих историй может быть разным, существенной
структурной разницы между историями об Одиссее и Алисой в Зазеркалье и
опыта Карлоса Кастаньеды с Доном Хуаном нет. Во всех них описываются
реальные или выдуманные персонажи, которые сталкиваются с проблемами,
требующими от Одиссея, Алисы или Карлоса умения использовать свои
индивидуальные ресурсы для преодоления этих проблем. Параллели между этими
приключениями и мириадами проблем, с которыми мы, люди, встречаемся в
жизни, очевидны. Решения, которые находил для себя Одиссей, могут быть
неприемлемы для некоторых людей. Но остается фактом то, что он часто решал
задачи с которыми многие из нас хорошо знакомы. Приходилось ли вам когда-
либо чувствовать себя так, будто вы находитесь между Сциллой и Харибдой,
когда вам нужно было принять какое-то частное решение? Или чувствовать себя
привлекаемым сиренами, о которых вам каким-то образом известно, что они рано
или поздно вас погубят? Не имеется ли в вашем прошлом некоторого
специфического опыта о вашей личной ахиллесовой пяте? Подобные параллели
между мифами и баснями с одной стороны и человеческим опытом с другой часто
настолько очевидны и настолько распространены, что в конце концов они
проникли в язык как идиомы. В той или иной форме каждый из нас ежедневно
имеет дело с ящиком Пандоры, змеем-искусителем, спящими красавицами и
прекрасными принцами.
Все подобные истории, анекдоты и идиомы обладают одним
фундаментальным качеством: в них содержатся важные советы или поучительные
сообщения относительно какой-либо специфической проблемы. Некто
сталкивается с какой-то проблемой, и каким-то образом либо преодолевает ее,
либо терпит поражение. Способ, при помощи которого герой решает свою
проблему, может в аналогичной ситуации давать возможное решение и для других
людей. Если какой-нибудь конфликт, описываемый в данной истории,
напоминает вам аналогичный случай из вашей собственной жизни, рассказ
становится для вас более значимым, чем до этого. Слушая анекдот или сказку, вы
можете испытывать определенные ощущения, связанные с идентификацией
персонажей данной истории с людьми или событиями, непосредственно вам
знакомыми. При подобных ассоциациях вполне вероятно, что вы почувствуете
особый интерес к тому, как завершится данная история. Примерами источников
подобных историй могут быть эпические поэмы, новеллы, стихи, волшебные
сказки, басни, притчи, песни, кинофильмы, анекдоты, шутки и сплетни.
Когда какая-либо из этих историй предъявляется слушателю с намерением
дать совет или проинструктировать его о чем бы то ни было (или если слушатель
подразумевает такое намерение), то она становится для этого человека метафорой.
В своей книге "Гуру: метафоры психотерапевта" Шелдон Копп определяет
метафору следующим образом: "В общем смысле метафору можно определить как
средство сообщения, в котором одна область вещей выражается через термины,
принадлежащие к другой области вещей, и все вместе проливает новый свет на
характер того, что описывалось ранее".
Таким образом, метафора представляет собой новеллистический способ
репрезентации чего-либо (здесь на память приходит пословица, гласящая: "Кошку
можно ободрать более чем одним способом"). Копп исследует метафорические
смыслы таких сборников историй, как мифология, религия, литература, научная
фантастика, газеты, поп-культура. Его концепция метафоры как многоуровневого
источника "нового света, бросаемого на старые темы" является той концепцией,
которую мы можем с большей пользой применить здесь в отношении метафор
специфического рода - терапевтических. Аналогичные взгляды по этому вопросу
были многократно высказаны такими философами и психологами, как Эрих
Фромм в его "Забытом языке", как Джозеф Кемпбелл в его "Герое с тысячью лиц",
в книге Беллхайма "Законы магического", а также в большом количестве
литературы, посвященной интерпретации сновидений. Будучи чрезвычайно
полезными для целей лучшего понимания литературной, эстетической и
терапевтической значимости традиционных и "стандартных" метафор, они тем не
менее, как и все другие научные работы, касающиеся данного вопроса, не
описывают, как формулировать сложные метафоры. Фактом является то, что до
сих пор на эту тему в мире не написано ни одной книги. Целью данного труда
является снабжение вас знаниями, которые позволят вам научиться
формулировать и эффективно использовать терапевтические метафоры.

Раздел 1
Метафора, "Метафора"
Эксплицитно или имплицитно метафоры используются во всех
терапевтических подходах и системах. Примером может служить использование
Фрейдом сексуальной символики в качестве инструмента для понимания
сновидений, фантазий и "бессознательных" ассоциаций. Юнг изобрел метафоры
"анимуса" и "анимы". Рейх изобрел "оргон". Гуманистическая психология
говорит о "пик-переживаниях", в то время как механисты рассуждают о
"маленьком черном ящике". У Берна были "игры", у Перлса - "верхняя" и
"нижняя" собаки, а Янов говорил о "первичном" опыте.
Далее, каждая терапия или система психологии имеет в качестве своих основ
некоторый набор метафор (в виде словаря), который представляет возможность
выражать какой-то части людей некоторую часть своего опыта о мире. Однако
важным уточнением, которое мы должны здесь сделать, является тот факт, что
такие метафоры не являются самим этим опытом. Люди не носят в своих головах
ни маленьких "верхних собак", ни "первичных сущностей", рыщущих по
окрестностям в поисках "Оно", чтобы сразиться с ним в поединке. Метафоры
представляют собой лишь способ сообщения об опыте.
Представьте, что вы говорите мне: "У меня такое ощущение, будто моя рука
налита свинцом". Разумеется, с моей стороны будет большой оплошностью, если
после вашего заявления я начну колотить по вашей руке молотком, собираясь
услышать звук металла. "Иметь руку, налитую свинцом" - это всего лишь
вербальная репрезентация опыта (то есть, метафора). Подлинный же опыт сам по
себе недоступен никому, кроме того, кто его переживает. Так, используя
приведенный пример с рукой, один человек может почувствовать, что его рука
"тяжелая", другой - что она неподвижная, а третий - что она "плотная". Хотя
опыт каждого из этих трех человек уникален, они могут с соответствующей
точностью вербально выразить свое восприятие при помощи метафорической
фразы: "У меня такое ощущение, будто моя рука налита свинцом".
Вывод, который можно сделать из этого примера, состоит в том, что когда бы
человек, для которого английский язык является родным, ни делал некоего
вербального сообщения, это сообщение является метафорической (а
следовательно, неполной) репрезентацией его действительного опыта. Другой
вывод, который можно сделать из этого же примера, состоит в том, что когда вы,
как терапевт или коммуникатор, составите и сообщите другому человеку
"метафору", ваш слушатель извлечет из нее то, что он услышит, и репрезентирует
это в применении к своему собственному опыту. Поскольку мы, как человеческие
существа, являемся в некотором смысле системой восприятия чувственной,
перцептуальной или когнитивной информации, то мы всегда сознательно или
бессознательно пытаемся выразить эту информацию вовне - то есть, мы
пытаемся репрезентировать эту информацию таким способом, который является
для нас значимым, как для существ функционирующих и утилизирующих. Если вы
когда-либо имели специфические ощущения мира, вызванные употреблением
наркотиков, или если вы когда-либо бывали в компаниях, где говорили на
неизвестном вам языке, то, возможно, у вас есть опыт в том, как важно уметь
"вчувствоваться" в чей-либо мир.
Значение вышеприведенных утверждений для человека, который проводит
терапию (как профессионал или как любитель) в области помощи людям,
заключается в том, что это позволяет понимать, что рассказ вашего клиента о его
ситуации есть набор метафор, в которые вы можете "вчувствоваться" по мере
ваших возможностей. Однако "чувства" и "ощущения", которые вы вынесете из
этих метафор, никогда не будут идентичны подлинному опыту вашего клиента -
так же, как и ваши ответы клиенту в определенной степени будут "неправильно
поняты" им. Очевидно, что подобная система коммуникации посредством
метафор может вести (часто так бывает) ко все большим ошибкам во
взаимопонимании и восприятии, так что, по крайней мере в этом смысле, мы все
являемся постоянными гостями на чаепитии Сумасшедшего Шляпника из "Алисы
в Стране Чудес".
Чем же вызваны эти фундаментальные различия? В процессе жизненного
функционирования каждый человек разрабатывает собственную уникальную
модель мира, исходящую из комбинации генетически обусловленных факторов и
его личного опыта. "Модель" включает в себя все переживания и все обобщения,
относящиеся в этим переживаниям, а также все правила, по которым
применяются эти обобщения. Представьте на минуту, что вы решили отправиться
в Терра Хаут в Индиане, и вот вы уже подъезжаете к указателю границы города,
сворачиваете с дороги и едете прямо на этот указатель. Конечно, это был бы
интересный опыт. Очистившись от грязи, оправдавшись перед полисменом, а
затем внимательно проанализировав ситуацию, вы приходите к обобщению, что
"указатели не являются тем, что они обозначают". Затем из полученного опыта и
обобщений вы формулируете следующее правило: "Не езди через указатели
границ города". Это тот самый процесс, который вы всегда использовали
(возможно, еще до рождения) для конструирования удивительно сложной модели
мира, содержащей всю общую сумму вашего опыта и выводов, которые вы
извлекли в результате его осмысления. Некоторые части этой модели
претерпевают определенные изменения по мере вашего физиологического
развития и в соответствии с новым опытом, в то время как другие части этой
модели представляются ригидными и неизменными.
Не существует двух одинаковых моделей мира. Данные тысяч экспериментов
по изучению восприятия и его различий у разных индивидов свидетельствуют о
том, что существуют значительные различия между всеми человеческими
существами на нейрофизиологическом уровне. Если, например, мы предъявим
группе испытуемых шнур, и попросим их найти такой же среди предъявленных 20
шнуров равной длины, некоторые из испытуемых будут постоянно указывать на
шнур, значительно большей длины, чем данный. То же происходит при
идентификации цветов, расстояний, звуковых тонов и так далее. Разумеется, наши
восприятия достаточно близки друг к другу, чтобы согласиться с утверждением о
том, что на закате облака красно-оранжевые. Однако остается фактом и то, что в
нашем восприятии оттенков цвета существуют и некоторые различия. Помимо
тонких нейрофизиологических различий существуют, возможно, и более глубокие
эффекты относительно множества наших индивидуальных опытов. Даже
близнецы, выросшие неразлучно друг с другом, будут хотя бы иногда, благодаря
Его Величеству Случаю, подвергаться воздействию различных ощущений. Итак,
все мы разрабатываем свои собственные и уникальные модели мира. Это
уточнение очень важно иметь в виду, поскольку сбор точной информации
является фундаментальным аспектом для любой эффективной терапевтической
ситуации. Отдавая себе отчет в том, что все коммуникации являются
метафорическими и основываются на уникальном опыте, мы можем помнить о
том, что по этой причине они не полны, и что именно слушатель является тем, кто
составляет представление об услышанном и вообще обо всей предъявленной ему
информации.
Конечно, между моделями мира существуют не одни только различия.
Существует и множество сходств, частично обусловленных условиями
воспитания в специфической социальной среде. Сходства, которыми мы при
разработке и использовании терапевтических метафор будем пользоваться в
максимальной степени - это те, которые описывают паттерны того, как люди
выражают свой опыт о мире. Именно этими паттернами мы и будем
руководствоваться в данной книге.

Раздел 2
Помощь людям посредством метафор
Как уже говорилось, подсознательно, и на очень фундаментальном уровне те,
кто помогает людям, всегда использовали метафоры в качестве одного из важных
элементов процесса терапии. Когда в кабинет приходит клиент и просит помочь
ему решить какие-то его "проблемы", наряду с ними у него имеется и уникальное,
одному ему присущее представление о мире, то есть им самим разработанные
специфические идеи относительно того, что составляет опыт любви, ненависти,
великодушия, счастья, интереса, указателей границ города и т. д. Хотя обычно
люди нашей культуры имеют сходные мнения относительно общих характеристик
каждого из этих опытов, непосредственное, актуальное переживание их для
каждого из нас является уникальным. Отправным пунктом в терапии является
попытка терапевта понять модель мира, имеющуюся у данного клиента. Преследуя
эту цель, терапевт просит описать в деталях его переживания, касающиеся
обсуждаемой проблемы, исходя из понимания, что если он собирается помочь
клиенту в изменении, он в первую очередь должен понять, как тот видит, слышит
и чувствует окружающий его мир в настоящее время.
Важной составной частью этого процесса сбора информации являются
метафоры. Каждый метафорический элемент информации, представленный
клиентом, понимается и интерпретируется терапевтом в применении к своей
собственной модели мира. Терапевт будет время от времени сравнивать на
предмет взаимосоответствия свою интерпретацию проблемы клиента с той,
которая имеется у последнего, с тем, чтобы удостовериться, что они говорят об
одном и том же. Например:
Джо: Итак, моя жена хандрит все время.
Терапевт: Вы хотите сказать, что она выглядит грустной н равнодушной?
Джо: О, нет, выглядит-то она нормально. Просто все, что бы она ни говорила,
так пессимистично.
Если бы в данном случае терапевт не сравнил свою модель с моделью
клиента, у него относительно жены Джо могло бы возникнуть правдоподобное, но
совершенно неверное представление, поскольку выяснилось, что жена Джо не
"равнодушна", а "пессимистична" - две совершенно разные вещи. Внушает
надежду то, что этот процесс дистилляции в конечном счете приведет к тому, что
дальнейшие действия терапевта будут производиться на базе в значительной
степени завершенной и точной "карты", описывающей проблемную ситуацию и
опыт о ней у клиента.
Очень часто указанный процесс модельной дистилляции приводит к первым
терапевтическим изменениям. По мере того, как клиенту удается выражать себя,
он иногда находит такие аспекты в своем опыте, для которых раньше он "не мог
найти слов".
Например:
Джо: И вот, когда она такая, я чувствую себя (вздох)... ну, плохо.
Терапевт: В каком смысле "плохо"?
Джо (со вздохом): Не знаю. Ну, знаете, ну, просто... плохо.
Терапевт: Подавленно, одиноко, озлобленно?
Джо: Вот, точно, одиноко. Одиноко.
В этом примере терапевт помог Джо найти однословное метафорическое
описание того, как он переживает определенные ситуации в своей жизни. То
есть, когда "она такая", он чувствует себя "одиноко". Следует заметить в связи с
этим, что опыт Джо насчет "одиночества" остается все еще довольно
неопределенным, так как он еще не описал, что для него означает понятие
"одиночество" (то есть, когда, в каких случаях, будучи с кем, каким образом и
сколь долго он "одиночество" не ощущает? ). Однако поскольку "одиночество"
является членом класса чувств, осознанных Джо как плохие, то это определение
более специфично, чем просто "плохо", более близко к опыту Джо, и таким
образом более полезно в изучении его модели мира.
Другая возможность заключается в том, что Джо может иметь трудности в
отношении адекватного описания определенных областей своего опыта:
Терапевт: Как вы чувствуете себя "одиноко", когда она такая?
Джо: Ну, это вроде того, что я чувствую, что она не... ну я не знаю... Не
участвует, я думаю... (Качает головой и выглядит озадаченным. )
Терапевт: Как будто, участвуя в игре, она в то же время не хочет играть?
Джо: О, нет, вовсе не так...
Терапевт: Может, как если бы вы вместе работали над каким-нибудь
проектом, и она хотела бы, чтобы все сделали вы?
Джо: Да скорее всего,. именно так. Она хочет, чтобы все было хорошо, но
ждет, чтобы все сделал один я.
Как видите, терапевт вновь помог Джо в специфицировании его
непосредственного опыта в терминах метафоры, которая относительно приемлема
и удовлетворительна для Джо. Наиболее важным здесь является то, что эта
новая и наиболее полная метафорическая репрезентация дает и Джо, и
терапевту способ говорить о проблемах на языке, понятном обоим. В пределах
того, что подразумевается в метафоре "работа над проектом", они могут быть
относительно уверены, что будут говорить об одном и том же опыте.
Представьте на минуту, что терапевт ничего не знает о различных моделях
мира и метафорах, связанных с ними. Процессы, которые мы только что обсудили,
есть не что иное, как инструменты, которыми мы, как носители языка, пользуемся
все время в ходе нашего общения, и как любой инструмент, используемый не по
назначению, они могут превращаться (даже если это происходит
непреднамеренно) в потенциальное оружие. Это непреднамеренное
использование происходит на самых важных уровнях коммуникации. Например,
терапевт и Джо, используя одно и то же слово, могут не осознавать, что это слово
для них не может быть представлено одним и тем же опытом. И дело не только в
том, что терапевт ограничивает себя в отношении качества коммуникации с Джо
(в том числе, в процессе уяснения модели мира клиента), но и в том, что
используя себе неуточненное представление в качестве ориентира, терапевт
может затем попытаться "помочь" Джо. И поскольку он оперирует ошибочной
моделью, он вполне может приступить к терапевтическим интерпретациям,
внушению и выработке стратегических решений, не имеющих никакого
адекватного отношения к данной ситуации клиента. Более того, подобные
"терапевтические вмешательства" могут быть даже вредны.
Допустим, что в вышеприведенном фрагменте терапевтического сеанса
терапевт не подозревает или не придает значения тому, что одинаковых моделей
мира не существует. В таком случае их взаимодействие могло бы протекать
следующим образом:
Джо: И вот, когда она такая, я чувствую себя (вздох)... ну, плохо.
Терапевт: Вы знаете, почему?
Джо: Нет. Я много раз пытался понять, в чем тут дело, но у меня ничего не
получается.
Терапевт: Она сердится на вас за что-то?
Джо: Не так, чтобы я знал, за что.
Терапевт: Вы ее спрашивали?
Джо: Разумеется. А она отвечает мне, что я идеальный муж, что я на самом
деле достаточно внимателен к ней и добр.
Терапевт: Ну, а пытались ли вы сделать что-нибудь особенное для нее?
Например, взять на себя заботы о детях, чтобы она могла развеяться?
Джо: Нет, как-то... Хотя, думаю, это можно попробовать.
Без сомнения, вы легко можете определить, что паттерны коммуникации в
этом фрагменте вполне напоминают те, что часто происходят в практике помощи
людям. Как мы узнали из предыдущего фрагмента, опыт Джо о том, что его жена
"хандрит", связан с ее реакцией на то, что всю ответственность за семейную
жизнь он берет на себя (или она была на него возложена). Ее реакция может быть
пессимистичной в отношении самых различных аспектов их семьи. С другой
стороны, опыт, связанный с метафорой "хандрит" в собственной модели мира
терапевта, включая метафору "тайной злости" относительно чего-либо, а так же
потребность в "большей свободе от ответственности". Исходя из неточностей в
отношении клиента репрезентации, терапевт пытается принудить Джо к
осознанию его опыта посредством терминологии, которой в своей модели мира
пользуется сам терапевт. Терапевт завершает свои предложения тем, что советует
Джо сделать нечто, что, как мы уже знаем, является как раз таким родом помощи,
которого жена Джо не хочет. В худшем случае непреднамеренная
невнимательность терапевта может привести к тому, что проблема Джо примет
магическую окраску, в лучшем же - ценное терапевтическое время будет
потрачено на бесплодные коммуникации.
Разумеется, сообщения, которые терапевт давал Джо, составлялись из лучших
побуждений, однако остается фактом то, что данный терапевт не был в это время
готов действовать адекватно своим намерениям вне зависимости от степени
своей благонамеренности. И поскольку столько непонимания может возникнуть
из-за одного-единственного слова (что вызвано игнорированием факта о
несходстве человеческих моделей мира), то легко представить, как подобное
игнорирование моделей мира, описанных целыми предложениями и их
совокупностями, приводит к увеличению общего взаимонепонимания в
геометрической прогрессии.
Проблема полного понимания сообщения, сделанного другим человеком,
представляется неразрешимой в принципе, поскольку в противном случае это
означало бы, что мм удалось быть тем самым человеком, с которым вы в это время
взаимодействуете. К счастью, подобный уровень коммуникации не является
необходимым для того, чтобы помочь измениться другому человеку. Но при
простом осознании того факта, что ваша модель мира по необходимости
отличается от аналогичной модели любого другого человека, к такому уровню
коммуникации вполне можно приблизиться.

Трансдеривационный поиск
Вероятно, наиболее важным понятием, которым необходимо овладеть
читателю этой книга, если он использует или намерен использовать метафоры для
терапии, является понятие "трансдернвацнонного поиска". В предыдущем разделе
мы увидали, что каждый из нас является носителем уникальной модели мира,
которую с течением жизни разработал наш опыт для нас, и только для нас. Эта
модель состоит из всех ощущений, которые мы испытали, и обобщений, которые
мы о них сделали. Именно с этой моделью сравнивается и коррелируется" вся
сенсорная информация, которая "годится" для этой модели, "вызывает чувства" (в
буквальном смысле), в то время как совершенно новая или противоречащая этой
модели сенсорная информация "не вызывает чувств".
Например, у меня есть автомобиль марки "пежо", защелка дверного замка у
которого работает иначе, чем у автомобилей американского производства.
Отличие состоит в том, что для закрытия двери защелку необходимо приподнять
вверх, а для открытия - опустить ее вниз. Однажды мой знакомый подошел к
машине, чтобы сесть в нее, и заметив, что защелка приподнята, он в соответствии
с тысячами опытов открывания автомобильных дверей стал тянуть дверь на себя,
- с соответствующим результатом. В конце концов он оставил дверь в покое и
сообщил мне "плохую новость", заключавшуюся в том, что "дверь сломалась". Он
был настолько убежден в адекватности своей модели мира реальному (в
отношении автомобильных дверей), что ему и в голову не пришло опустить
защелку, хота окно машины было полностью открыто в течение всего эпизода, и
вполне можно было изучить работу замка.
Этот пример является поучительным по нескольким аспектам. Во-первых, он
свидетельствует о том, что обладание готовой моделью мира может сослужить
нам и хорошую и плохую службу. Преимущество, которое мы извлекаем из
обладания относительно готовыми моделями мира, состоит в том, что это
освобождает нас от необходимости непрерывных проверок и перепроверок
нашего окружения - то есть, возвращаясь к нашему примеру, это значит, что нам
не приходится изучать принцип работы дверных защелок всякий раз, когда нам
нужно сесть в машину. Недостатком же их является то, что набор модели мира
оказывается относительно неизменным, и таким образом, ограничивающим нас.
(Если бы я не вмешался в деятельность своего товарища, он бы так и не сел в
машину. )
Во-вторых, этот случай прекрасно иллюстрирует всю огромную власть наших
индивидуальных моделей мира над нашим поведением. Опыт, повторенный
много раз с неким устоявшимся результатом, вырабатывает у нас правила о мире,
которые могут приобрести для нас значение безусловного закона. Очень часто
этот эффект оказывается столь выраженным, что человек, натолкнувшийся на
опыт, противоречащий его модели мира, полностью или частично изолируется от
осознания этого не входящего в нее опыта. С точки зрения такого человека
несообразность опыта перестает быть проблемой, когда этот опыт исчезает из
поля видимости, слышимости, и вообще перестает привлекать к себе внимание.
Еще чаще, как это произошло с моим знакомым, неприемлемый опыт
рассматривается с другой точки зрения, пытающейся разрешить возникшее
противоречие в виде, приемлемом для моделей мира данного человека ("дело не в
том, что дверные замки могут быть различными, и не в том, что мои нынешние
или прошлые восприятия могли быть неверными - дело в том, что его дверь
сломана").
Третьим важным моментом в этой истории является то, что обнаруживается
при изучении процесса, с помощью которого мой знакомый решал парадокс, с
которым столкнулся. Вернувшись к своему самому раннему опыту о дверных
замках, он восстановил информацию о том, что "поднятая вверх" защелка
означает, что дверь открыта. Когда дверь не поддалась его усилиям, ему пришлось
как-то понять, что тут происходит, и делая это, он вновь вернулся назад в свою
модель мира до той ее части, где он "переживает" свой опыт о том, что дверь
"сломана". Этот процесс возвращения в недра своей модели мира с целью
прочувствования опыта называется трансдеривационным поиском. Способ, при
помощи которого вы понимаете слова, которые вы сейчас читаете, состоит в
соотнесении их посредством трансдеривационного процесса с соответствующими
частями вашей модели. Если вы видите сочетание букв СОБАКА, вы
осуществляете трансдеривационный поиск вашего прошлого опыта или
осуществляете трансдеривационный поиск вашего прошлого опыта или опытов,
которые вы могли бы связать с буквами СОБАКА, и таким образом вы узнаете,
что "означает" СОБАКА. Как вы уже знаете из предыдущих обсуждений, картины,
чувства, звуки и запахи, которые мы соотносим, выносим и извлекаем из наших
моделей мира в ответ на СОБАКА, будут во многом глубоко уникальными для
каждого из нас.
Именно этот процесс корреляции входящей сенсорной информации с нашими
моделями мира делает метафоры столь значимыми в качестве предпосылок для
изменения. Когда в процессе терапии клиенту рассказывают какой-либо случай,
он производит трансдеривационный поиск для того, чтобы осознать сказанное.
Более того, поскольку контекст, в котором рассказывается эта история, является
"терапевтическим", то клиент (который, как следует помнить, ищет способ каким-
то образом облегчить "боль"), скорее всего, будет соотносить ее, насколько это
будет возможно, со своей собственной проблемой или ситуацией.
Волшебные сказки потому и являются терапевтическими, что пациент
находит свое собственное решение, ассоциируя то, что в них кажется
относящимся к нему, с конфликтами своей внутренней жизни, переживаемым им
в настоящее время. Содержание данной сказки обычно не имеет отношения к
нынешней жизни пациента, но оно вполне может отражать то, что составляет его
внутренние проблемы, кажущиеся ему непонятными, а потому неразрешимыми.
Совершенно очевидно, что сказки не имеют отношения к внешнему миру, хотя
они могут быть достаточно реалистичными и обладать атрибутами, присущими
обычной жизни человека. Ирреальная природа этих сказок (что обычно отрицают
все ограниченные рационалисты) является тем важным качеством, которое делает
очевидным факт, что предметом волшебной сказки является не изложение
полезной информации о внешнем мире, а те процессы внутренней жизни,
которые протекают в человеческом уме и сердце.
Как вы узнаете из последующего материала, целью терапевтических метафор
является инициация сознательного либо подсознательного трансдеривационного
поиска, который может помочь человеку в использовании личных ресурсов для
такого обогащения модели мира, в котором он нуждается, чтобы суметь
справиться с занимающей его проблемой. Но что же такое "метафора", в чем ее
природа, которая может позволить нам достичь этих целей?