Библиотека Mosbiblio

ПРЕДИСЛОВИЕ
"Танцующий Фауст" или "Алхимия мозга" (О творчестве Доктора Цветкова)

"В поисках утраченного Я", "Тайные пружины человеческой психики" — эти первые книги Цветко-ва, вышедшие совсем недавно, уже успели стать раритетами. Автор психотерапевт очаровал читаю¬щую публику точно так же, как он очаровывает публику слушающую. В его первых опусах, строго говоря, нет ни грандиозных откровений, ни каких-либо сенсационных притязаний. Всего лишь только мастерст-во и свободное владение темой — психоэнер¬гетика, психотерапия, гипнология. Правда, среди этого ма-териала, который преподносится тонко и блестяще, ему все-таки удается внести собственные идеи. Так, например, новым подходом отличается размышление о различии биоэнергетики и психоэ¬нергетики, предпринятое Цветковым в первой книге. Мне кажется, это существенный вклад в прояснение той пута-ницы, которая царит сейчас в области так называемой неформальной медицины. В "Тайных пружинах" представлена оригинальная методика пси¬хосенсорного синтеза. Но все это не фундаментально. Да, это блестяще, но этого явно мало, чтобы стать событием.
Новая работа Цветкова последним требованиям полностью соответствует. Она глубока, оригинальна и нова. И потому может быть названа уже не методи¬кой, а учением. В ней сконцентрированы все особен¬ности дарования автора — эрудиция, глубина и ост¬роумие.
На одном из крупных семинаров Цветкову дали весьма меткую кличку — "Танцующий Фауст". Он буквально заряжает сцену своим неистощимым тем¬пераментом и завораживает аудиторию энциклопеди-ческой смелостью легендарного Доктора.
Эти качества присутствуют и в новой его книге, где математика, логика, психиатрия, психоанализ, магия, поэзия сублимируются в некоем синтезе, кото¬рый сам доктор Цветков называет "алхимией мозга", и рождают философский камень самопознания.
Как редактор, не могу не отметить и стилисти¬ческую виртуозность автора, его играющее, моцар-товское начало. Строгая классическая увертюра пер¬вых глав взрывается фейерверком изящества в после-дующих. Чего стоят только блестящие пассажи пара¬доксов антитезиса четвертой главы "за пределами понимания"! После чего наступает их плавное разре¬шение в синтезе метапсихотерапии, за которым сле-дует въедливый психоаналитический экскурс в про¬блему языка поведения и поведения языка. Бесстраш-ная фаустовская интонация звучит там, где Цветков снимает "строительные леса пристрастий" и демон-стрирует идентичность таких систем воздействия как магия и психотерапия.
Впрочем... я не хочу пересказывать книгу, напи¬санную в удивительном жанре.
"Все жанры хороши, кроме скучного",— сказал Вольтер.
Эта книга хороша. И даже очень.
Д-р Бернарда Дел Рио Салседа

СТРУКТУРА КНИГИ
Часть I. Эквилибристика Духа

Осевая тема — психотехника расслаивания, глав¬ный принцип которой заключается в тонком разде-ле¬нии того, что человек говорит, и того, что он на самом деле чувствует.
В этом ключе рассматриваются следующие про¬явления психологической активности индивида:
Вербальное поведение (речь) — Истинные пере¬живания.
Описание проблемы — Сама проблема.
Невербальное поведение — Скрытые мотивы.
В данном случае поведение рассматривается как определенное сообщение, некая сумма сигналов, ко¬торую субъект стремится бессознательно демонстри¬ровать окружающим. Такая тенденция имеет в своей основе необходимость для каждого человека в само¬ориентации в окружающей реальности и моде-лирова¬нии собственных реальностей, которые призваны обеспечить эффективный контроль соотноше-ния удовольствие — неудовольствие.
Иными словами, каждый ищет или конструирует такую реальность, где его психологический ком-форт смог бы достичь определенного оптимума.
Исходя из этой позиции, становится ясным, что любая реальность всегда субъективна.
Стратегия техники расслаивания направлена на определение доминирующей реальности, в которой в данный момент времени пребывает индивид. По¬скольку такая реальность редко бывает очевидной (разве что в случаях выраженных психотических со¬стояний), то для обнаружения ее необходимо приме-нение декодера —- в нашем случае, суммы приемов, позволяющих расшифровать то или иное поведение субъекта, которое всегда представляет собой систему кодов, и выявить скрывающееся за ним символи-чес¬кое сообщение.

Часть II. Алгоритмы магии
Осевая тема — знаковые системы и их неосозна¬ваемое влияние на психику.
В качестве иллюстрации приводится сравни¬тельный анализ древних психотехник, которые при-менялись в магической практике, и современных приемов, активно использующихся в психотерапии.
Материал:
Магия и психиатрия.
Магия и психоанализ.
Магия и Нейролингвистическое программиро¬вание (НЛП).
Магические приемы — приемы НЛП.
Сопоставления, представленные в настоящем материале, приводят к выводам, согласно которым ма-гическая практика и современные психотехники идентичны и в принципе являются феноменом одно¬го порядка.

Часть III. Павильон тайн
Осевая тема — парадоксальные ходы в лабирин¬тах человеческой мысли.
Материал представлен новеллами и притчами в духе Дзен, стремящимися освободить скрытую твор-ческую силу подсознания путем иррациональных зиг¬загов в системе восприятия.
Освобожденное мышление по сравнению с бы¬товым, инертным и заблокированным имеет преиму-щество в том плане, что оно, обладая интуитивностью и более выраженной реактивностью, способно эф-фективно решать такие проблемы, которые раньше казались неразрешимыми.
Форма притчи освобождает от необходимости воспринимать написанное как нечто претендующее на "литературу", с одной стороны, и рецептурный справочник в художественной обработке — с другой.

Часть IV. Окольная тропа. "Магические стихи"
Осевая тема — в душевный мир человека нет прямых путей, только окольные тропы.
Материал — психоэнергетические тексты в рит¬мической организации.
Более подробно идея этой части изложена во Введении в "Магические стихи".

Часть V. Мастер дизайна. Двадцать простых, изящных и эффективных психотехник
Осевая тема — коллекция наиболее известных подходов современной психотерапии, где в форме практикума изложены методики, применение кото¬рых ориентировано как на разрешение глубинных личностных проблем, так и на активизацию собствен¬ного психологического роста.
Материал: Психоанализ. Телесно ориентирован¬ная терапия. Эриксонианский гипноз. Гештальттера-пия.

ВВЕДЕНИЕ
Есть вещи, которые вызнаете, и вещи, которых вы не знаете, известное и неизвестное, а между ними есть двери — это мы.
Джим Моррисон
Основа нашей жизни — взаимодействие с подоб¬ными себе. Но как можно эффективно взаимодейст-вовать с другими, если мы не умеем понять свою собственную личность и научиться взаимодейство¬вать с ней? Ведь самое сокровенное, что есть у человека — его "я", которое, как это ни парадоксаль¬но, у мно-гих потеряно или запрятано настолько глубоко, что кажется, будто его и не существует.
"Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!" — воскликнул однажды Архимед.
Такая точка опоры есть у каждого из нас, и каждый способен перевернуть свой собственный мир и стать активным созидающим звеном мира окружа¬ющего. Эта точка опоры — наше Я. Она же — источ-ник силы и сама по себе движущая сила личнос¬ти. И уже только осознавание этого может стать выра-женным стимулом в реализации заложенных в нас мощнейших потенций.
В жизни человеческой есть два великих момента — когда младенец встает на ноги и делает свой первый шаг, и когда он произносит "я".
Очень важно быть равным себе и очень важно себя узнавать. И отсюда вытекает не менее важное — понимание того, что я — это Я.
Поэтому, когда человек произносит "я", его внутренние переживания в этот момент являются весьма значимыми.
Ясно, что буква Я — последняя в алфавите. Но также ясно, что она первая по значению. Кстати, в древней азбуке это понятие стояло на первом месте. С "Аз" начиналось знание, и с "Аз" начинался чело-век. "Аз семь" представляло собой универсальную формулу своего неповторимого, индивидуального бытия.
И осознание этой неповторимости формирует внутренний образ "Я", который, словно бы излучаясь во внешнюю среду, создает то, что принято называть судьбой.
С данного положения и начинается новое учение о душевной деятельности человека — психономи-ка — наука о психическом воздействии людей друг на друга и на себя, искусство управления этим воздействием и техника моделирования подобных воздействий.
У этого метода есть своя предыстория. Работая психиатром и психотерапевтом и используя класси-ческие методы лечения, я не раз убеждался, что диагностические критерии своей жесткостью и услов-ностью могут, оказывается, сдерживать эффективный процесс терапии. Наблюдение и опыт показали, что страдающему человеку абсолютно все равно, как называется сумма симптомов, носителем которой он является. На первом плане всего оказывается только один симптом — страдание. Человек не любит стра¬дать и боится страдать. И от этого его страдания превращаются в мучения. Сам же по себе феномен страдания может быть определен двумя факторами: во-первых, это, прежде всего, лишение чего-то, во-вторых — повышенный уровень тревожности.
Так складывается жизнь, что все мы постоянно чего-то лишаемся, но не каждый страдает — вполне естественно, что находятся те, кто умеет заполнить новым содержанием образовавшуюся дыру. Но дру-гих можно этому научить. Тревога — это та же самая черная дыра, которая .буквально выедает все наше существо. По сути дела, тревога — это опять-таки лишение. Мы отказываемся воспринимать то, что происходит сегодня, тем самым лишая себя той реальности, которая развивается "здесь и сейчас" и по-гружаемся в несуществующие пространства. Ведь будущее — это то, чего нет. А тревога — страх, уст-рем¬ленный в будущее. Соотношениями времени и созна¬ния занимается практика Дзен и гештальттера-пии.
Средства психономики можно, определяя словами Кастанеды, обозначить как "кувыркание духа". Причем большое внимание здесь уделяется парадоксальным ходам в поведении психотерапевта, которые способны взорвать фиксированное сознание пациента и снять с него блоки. Одним из основных приемов психотерапев¬та является тактика иррационального поведения, в том числе и иррационального диалога, при котором меня¬ется вся система ценностей и смыслов, что позволяет достичь максимальной спонтанности и ощущения внут¬ренней свободы. Ведь человек — существоиррационшъ-ное, а потому и подхода требует иррационального.
Часто для этого используется неспецифический материал — притчи, рассказы, стихи, которые могут проникнуть в глубины психики, минуя сопротивле¬ние, и оказать тон кое воздействие на тонкие процес-сы.
Таким образом, все, что представлено в этой книге, является прежде всего психотерапевтическим материалом. Рассказы, написанные в художествен¬ной форме, обладают тем внутренним содержанием, которое способно вступить в непосредственный кон¬такт с бессознательным и вызвать с его стороны от-ветную активную реакцию, что внешне может про¬явиться как инсайт — внезапное постижение, озаре-ние, невыводимое из прошлого опыта понимание ситуации в целом, посредством которого достигается осмысленное решение проблемы. Что касается рит¬мических текстов, то они несут то же значение.
Существенным положением терапевтической психономики является то, что пациент и терапевт, участвуя в одном процессе, становятся партнерами, корректными соучастниками, посвященными в одну тайну. Полностью отказываясь от позиции автори¬тарности, тот соучастник, к которому обратились за помощью, учит другого быть психотерапевтом, то есть актуализатором собственных возможностей.
Психономика — это также и то, что предполагает отсутствие психотерапевта как конкретной лично-сти. Посредством предложенных техник личность обрета¬ет способность самоинтегрироваться и тем са-мым активизировать свой собственный внутренний пси¬хотерапевтический опыт, который присущ, без-услов¬но, каждому.
Эрнест Цветков Нью-Йорк—Филадельфия— Москва

ЧАСТЬ I. ЭКВИЛИБРИСТИКА ДУХА

Разница между правдивыми и почти правдивыми словами такая же, как между светом молнии и жуком-светлячком.
М. Твен

ГЛАВА 1 ТУННЕЛИ РЕАЛЬНОСТИ
Любой человек способен существовать одновре¬менно в нескольких реальностях и в опреде-ленный момент, может переместиться в одну из них.
Но что же такое реальность! Реальность — это, прежде всего, система образов, которая может быть обозначена тем или иным способом, иными словами — описана. Значит, реальность — это прежде все-го описание реальности.
Таким образом, субъект располагает возможнос¬тью присутствовать в следующих реальностях:
1. Бодрствование
2. Сон
3. Фантазии
4. Сноподобные состояния
5. Гипноз
6. Медитация
7. Психоделические состояния.
Представленный набор не является попыткой классификации, здесь приведены лишь некоторые об-разцы, примеры, которые всего лишь доказывают нашу возможность находиться в различных психоло-гических пространствах.
Очень часто под реальностью, однако, подразу¬мевают то описание мира, которое воспринимается нами в состоянии бодрствования. Именно такое вос¬приятие ассоциируется с понятием действительнос-ти. Совершенно очевидно, что это не так. Возьмем хотя бы сон. В сновидениях, какими бы фантастичес-кими они не казались, мы испытываем вполне реачь-ные чувства и ощущения — радость, страх, жар, боль, восторг, оргазм, о чем свидетельствуют не только наши оценки по пробуждении, но и вполне дос-товер¬ные показания приборов, подключенных к сновид¬цам.
В своих фантазиях и воображении мы можем вызвать любой образ, который окажет вполне опреде-ленное воздействие на организм. Известен опыт с воображаемым лимоном, яркое представление о соч-
ной мякоти которого вызывает выделение невообра¬жаемой слюны.
Гипнотические опыты изобилуют демонстрация¬ми того, как испытуемый получает "ожог", в то вре-мя как к его руке прикладывают всего лишь холодный металлический предмет, но при этом заявляют, что он является раскаленным на огне гвоздем. Такая проце¬дура сопровождается покраснением кожи и появле¬нием всех признаков ожога.
Мы видим хотя бы на этих скудных примерах, сколь относительно и многомерно понятие реальнос-ти. И насколько конкретней и удобней в практичес¬ком смысле становится это понятие, когда мы гово-рим не о реальности, а о реальностях.
Последнее снимает необходимость использова¬ния непродуктивного и фиктивного принципа разде-ления на объективное и субъективное — категории столь же бессмысленные, сколь и бесполезные. Мож-но сказать (точно так же, как это было уже сказано другими), что объективное — это то, что существует независимо от нашего восприятия и наших ощуще¬ний. Но тут же вполне резонно отметить — если что-то существует независимо от нашего восприятия и наших ощущений, то откуда нам известно, что это что-то существует? Я более или менее твердо могу заявить о своем существовании на основании опыта ощущения и восприятия себя. То же самое могу сказать и о других объектах.
Цель этой работы — дать возможность человеку познать и освоить как можно больше реальностей, каждая из которых является безусловным источником силы.
Данный подход так или иначе подразумевает под собой неизбежное приложение к психотерапии, кото¬рая во все времена, оставаясь эклектичной, вбирает в себя самые различные идеи, направления и учения, на первый взгляд, казалось бы, даже далекие от насущных человеческих нужд. Впрочем, таково свой¬ство любой системы знаний, ибо в конечном итоге сколь бы абстрактной она ни оказывалась, все равно она возвращает нас к темным тайнам человеческого бытия.
Подобная тенденция достаточно четко обозна¬чилась в настоящее время, когда мы наблюдаем вза-имопроникновение точных дисциплин, таких как физика и математика, и областей гуманитарных. Из-вестно, и это подтверждается повсеместным опытом, что любая философская или религиозная модель может усвоиться психотерапией и стать очередной "технологией" или "психотехникой". Таково свойст¬во любого знания — постоянно обновляться посред¬ством новых описаний и нового языка.
Что же касается нашей системы, то она выросла непосредственно из самой клинической психотера-пии и не является ни наукой, ни учением, ни фило¬софией, ни религией. Она представляет собой синтез, в котором ассимилированы все эти знания, точно так же, как они ассимилированы в самом человеке.

ГЛАВА 2
ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ПОНИМАНИЕ. ПЕРЕХОД К МЕТАСИСТЕМЕ
Эта глава может показаться не совсем обычной для той работы, которая преследует практическую цель, направленную на изучение и изменение личности. И тем не менее, несмотря на казалось бы откро-венно умозрительные построения, и, быть может, темные места, она непосредственно связана с феноме-нологией психического. Представленные здесь рассуждения — не плод умственных разминок философа, но, скорее всего, наблюдение клинициста. Правда, на первый взгляд, подобные наблюдения могут пока-заться несколько стран¬ными, ибо в них нет ни описаний, ни примеров. Это действительно так. Но тем не менее, представленные здесь выкладки возникли не в минуты метафизических озарений, а внутри самой обычной ежедневной лечеб¬ной работы, которая рано или поздно, но все равно подводит занимающегося ею кпроблемам, рассматрива¬емым ниже. Более того, одна из подобных проблем, а именно — понятие системы — закономерно становится центральной в любой человеческой деятельности.
Как раз о системах здесь и пойдет речь. Те места, который могут показаться "темными", окажутся та-ковыми не из-за склонности автора к заумным кон¬цептуальным построениям, а в силу необходимости выбора между ясностью и точностью. Данный мате¬риал требует прежде всего точности. Но, кажется, еще Поль Валери говорил о том, что невозможно быть точным, не будучи темным.
Как я упомянул в предыдущей главе, любая идея, любая умозрительная модель из любой области зна¬ний может стать предметом самого непосредственно¬го интереса со стороны психотерапии. Что может быть, например, общего между математикой и эклек¬тическим интуитивизмом человековедения? И тем не менее, известная теорема Курта Геделя вполне есте¬ственно вписывается в контекст наших поисков.
В 1931 г. в статье ,"О формально неразрешимых предложениях Principia Mathematica и родственных систем" Гедель сформулировал теорему о неполноте: "Если система Z непротиворечива, то в ней суще-ствует такое положение А, что ни само А, ни его отрицание не могут быть доказаны средствами Z".
Гедель показал, что в достаточно богатых фор¬мальных системах имеются неразрешимые предложе-ния, т. е. такие предложения, которые в их рамках недоказуемы и неопровергаемы. Это положение оз-начает утверждение принципиальной невозможности полной формализации научного знания.
Если экстраполировать теорему Геделя за преде¬лы математики, то можно получить обобщение, кото-рое окажется практически весьма ценным, скажем, в той области, которая изучает человеческую психику и поведение.
Данное обобщение можно сформулировать как теорему Неполноты Системы. Здесь имеется в виду любая система вообще, которая может быть и языко¬вой и ситуативной, и поведенческой.
Обратившись к философскому словарю, мы найдем следующее определение: "Система (греч. Syste-ma — со¬ставленное из частей, соединенное) — совокупность эле¬ментов, находящихся в отношениях и связях между собой и образующих определенную целостность и единство".
Само по себе понятие это довольно загадочно и имеет длительную историю. Уже в античности был сформулирован тезис о том, что целое больше суммы его частей. Такая целостность является неотъемле-мым свойством системы. Что же касается основных свойств системы, то они характеризуются следую-щи¬ми особенностями:
1) Уже указанная целостность— свойства целого принципиально несводимы к сумме свойств со-став¬ляющих его элементов.
2) Структурность — поведение системы обу¬словлено не столько особенностями ее отдельных элементов, сколько свойствами ее структуры.
3) Взаимозависимость системы и среды — система формирует и проявляет свои свойства в процес-се взаимодействия со средой.
4) Иерархичность— каждый компонент системы может рассматриваться в свою очередь как система, а исследуемая в данном случае система сама является элементом более широкой системы.
5) Множественность описаний — в силу принци¬пиальной сложности каждой системы ее адекватное познание требует построения множества различных моделей, каждая из которых описывает лишь опреде¬ленный аспект системы.
Теорема Неполноты Системы формируется из двух последних свойств и определяется следующим образом: "Никакая система не может быть исчерпы¬вающе описана теми средствами, которыми распола-гает данная система. Средства любой системы всегда ограниченны и невозможно произвести качествен-ные изменения внутри этой системы, используя воз¬можности самой данной системы."
Отсюда возникают неизбежные следствия, кото¬рые вполне закономерно порождают новые понятия, заключенные в последующих следствиях:
1-е следствие — произвести качественное изме¬нение в системе можно только выйдя за пределы этой системы.
2-е следствие — выход за пределы определенной системы подразумевает построение некой метаси-сте¬мы, т. е. такой, которая включала бы данную в качестве составного звена.
3-е следствие — исчерпывающее описание дан¬ной системы возможно только языком метасистемы или — метаязыком.
Я не случайно на первое место в теореме ставлю понятие описания, а уже потом понятие изменения. Такой подход мне мыслится наиболее обоснованным, особенно если еще раз возвратиться к определе-нию реальности: реальность — это прежде всего описание реальности.
Я не знаю, какие у Иоанна были причины, но, полагаю, не самые последние на то, чтобы начертать: "Вначале было Слово". Соглашусь, что ссылка на Священное Писание является не слишком корректным аргументом в логической теории, но, с другой стороны, религиозный текст может явиться попыткой вы-хода к
метасистеме поотношению к системе логической. Кста¬ти, наглядным доказательством неполноты самой сис¬темы логики, ее ограниченности и неспособности в достаточной мере описать себя самое и разрешить собственные противоречия, является знаменитый Па¬радокс Лжеца, который в свое время произвел настоя¬щий фурор в философском мире и оказался одной из настоящих драм идей без всякого преувеличения. Некто Филет Косский даже покончил с собой, отчаявшись разрешить его. Диодор Кро-нос дал себе обет не прини¬мать пищу до тех пор, пока не найдет решение этого парадокса. Мыслитель умер голодным.
В кратчайшем варианте этот парадокс произно¬сится водной фразе: "Я лгу", или "Это высказывание ложно". Но если высказывание ложно, то я говорю правду и, значит, сказанное мною не является ложью. Если же высказывание не является ложным, а я утверждаю, что оно ложно, то мое высказывание ложно. Оказывается, что если я лгу, то говорю правду, и наоборот.
Традиционная формулировка парадокса гласит: если лгущий говорит, что он лжет, то он одновре-менно лжет и говорит правду.
Существует и другой вариант: "Сказанное Пла¬тоном — ложно,— говорит Сократ.— То, что сказал Сократ, Истина,— говорит Платон".
Вариацию на эту же тему подарил нам загадочный Ф.И.Тютчев, сокровенно выдохнув: "Мысль из-речен¬ная есть ложь". В таком случае это высказывание (то есгь мысль изреченная) — истинно или лож-но? Если оно истинно, то мы не должны верить ему, ибо всякое высказывание есть "мысль изреченная", которая всегда есть "ложь". Если же оно ложно, то мы можем принять его и поверить ему, так как оно об этом и говорит. Получается следующее: если данное высказывание ис¬тинно, то оно ложно, если же лож-но, то — истинно.
Очевидно, что средствами логики и логического языка этот парадокс неразрешим, на что указывает и наша теорема: невозможно дать описание решения парадокса внутри системы, используя возможности этой системы. Однако, решение возможно, если мы воспользуемся 3-им следствием — необходимостью применения метасистемы и метаязыка. Такой мета¬системой может стать диалектика, вчастности, один из ее законов о взаимодействии и единстве противопо¬ложностей. Любая вещь, процесс, событие несет в себе как утверждение, так и отрицание. Вспомним китай¬скую натурфилософию, которая утверждает, что "Все — есть взаимодействие Инь и Ян. Когда Ян достигает своего максимума, оно переходит в Инь и наоборот". Именно в разгаре лета зарождается зима, и в разгаре зимы зарождается лето. С этой точки зрения никакое высказывание не может быть абсолютно ложным и абсолютно правдивым, хотя бы в си-лу того, что, во-первых, ничего абсолютного нет (данное высказыва¬ние тоже неабсолютно), а во-вторых, нам неизвестны достоверные критерии ложного и правдивого. Поэто¬му, когда я заявляю, что "Я лгу", — я одновременно и лгу, и говорю правду! Я лгу в том смысле, что мое описание мира не может быть рав-но самому миру, точно так же, как никакая картина, никакая фотогра¬фия природы не может адекватно соответствовать самой природе. И я говорю правду — потому что с помощью слов я конструирую некий мир, некую реальность, полностью адекватную самой себе.
Однако на этом этапе возникает сложность ино¬го порядка — проблема понимания, или взаимопони-мания, которая, предположим, является центральной в психотерапии. Если последнюю рассматривать как систему, то вполне допустимо, что данная проблема не может быть разрешена средствами одной только пси¬хотерапии. Для этого нам необходимо сделать сле¬дующий шаг и выйти за пределы этой сис-темы, чтобы переместиться в метасистему, которую в данном слу¬чае уместно обозначить как метапси-хотерапию.

ГЛАВА 3
ПСИХОТЕРАПЕВТ И ПОНИМАНИЕ. ТЕХНИКА РАССЛАИВАНИЯ
Соотношение очевидного и непостижимого, по¬нимаемого и ускользающего приводит к осознанию того факта, что психотерапевт является профессиона¬лом, имеющим дело с человеческими фантомами.
Допустим, на прием ко мне яштяется пациент со страхами. Он достаточнодетально описываетсвое состо¬яние, и вскоре мне кажется, что я начинаю его понимать. Но что-то внутри меня сопротивляется и в конце концов оказывается, что это что-то — ничто иное, как сомнение. Сомнение порождает целую систему цепных реакций мысли: А что, собственно, такое страх? Я пробую пред¬ставить его себе, или ощутить его, но все подобные попытки оказываются неудачными. Тогда я извлекаю материал из своего прошлого опыта, вспоминая опасные или рискованные ситуации, в которых когда-то оказы¬вался, и в какой-то степени воспроизвожу реакции, испытанные мною тогда. Однако по мере более тонкого срав-нения подобных сопоставлений ко мне приходит постепенное понимание того, что наши опыты пережи-ваний оказываются качественно различными.
К примеру, я достаточно отчетливо могу воспро¬извести ощущение полета.
По мере того как самолет набирал высоту и я наблюдаа в иллюминатор за удаляющейся землей, во мне нарастало тихое чувство сомнения в безопасности того, что мне предстоит сделать. Сердцебиение не¬сколько участилось, и во рту я ощутил сухость. Вскоре, однако, зазвенел сигнальный звонок. Мне предстояло прыгать первым, и инструктор уже сделал жест по направлению к открытой дверце. Стараясь казаться спокойным, я подошел к зияющей дыре, куда мне через несколько секунд предстояло выва-литься с пара¬шютом. Было прохладно, пасмурно. Сквозь сероватую пелену далеко внизу виднелась зем-ля, разлинованная зелеными квадратиками лужаек, ниточками дорог и спичечными коробками домов — высота почти кило¬метр. Я выглянул в открытую дверцу самолета, и в этот момент меня охватило ощу-щение одиночества. Оно длилось всего лишь миг, потому что в следующую секунду надо было уже прыгать. Но этот миг был заполнен до предела. Одиночество новой волной нака¬тило на меня, оттуда, из открывшейся подо мной и передо мной пропасти. Естественно, я не мог тогда сформулировать все свои мысли, да я и не мыслил — я переживал. И когда резковатый окрик инструктора "Пошел!" вонзился в мое ухо, то почти сразу же я ощутил холодный порыв ветра и промелькнувший борт самолета в опроки-нувшемся небе. Затем хлопаю¬щий звук раскрывшегося парашюта резко дернул меня, и теперь я уже плавно летел в подвешенном состоянии. Вначале, когда меня спрашивали о моих ощуще¬ниях, я расска-зывал о чувстве страха, которое начина¬ет шевелиться в тебе, когда ты выглядываешь в открытый люк. Однако история с пациентом, состо¬яние которого я не мог понять, заставила меня еще раз вспомнить о своем прыжке, и теперь я уже осознаю, почему мое восприятие оказалось неадекватным его описанию. Дело в том, что каждый из нас пережил разный опыт. Внезапно я обнаружил, что начал пони¬мать нечто ценное для себя — страх, как и любой другой аффект, нельзя почувствовать, его нельзя ощутить, его можно только пережить. Возвращаясь к своему небольшому приключению, я обнаружил, что испы-танное мною тогда переживание в пиковый момент не являлось переживанием страха. Это было пере-живание одиночества. Быть может, то же самое испытывает и младенец, появляющийся на свет? Салон самолета мог легко ассоциироваться с мате¬ринской утробой, где чувствуешь себя в полной без¬опасности и знаешь, что о твоем существовании заботятся. Но по мере того как самолет приближается к опреде-ленной высоте, нарастает внутренняя тре¬вожность — так же, как она нарастает в эмоциональ¬ной жизни плода, который предчувствует, что вскоре ему придется покинуть это теплое и уютное место. Звонок, приглашающий к прыжку, символически связывается с сигналом, возвещающим о приближении родо-вых схваток и, наконец, необходимость пры¬гать в пустоту может напомнить о другой необходи¬мости, пережитой нами когда-то в момент рождения — раскрытый люк и простирающееся за ним чужое про-странство, куда мы вынуждены выскочить.
...Я напрягаю мышцы, тяжело отталкиваюсь, и в следующий миг пуповина троса, на котором кре-пился мой парашют, оказывается оторванной от меня, а я в полном одиночестве погружаюсь в новый мир, где моя безопасность зависит теперь исключительно от того, насколько правильно я в нем ориенти-руюсь.
Впрочем, своими ассоциациями я не поделился с пациентом, но проведенный мною анализ собст-вен¬ного опыта изменил тактику психотерапевтического процесса. Ту работу, которую я проделал над самим собой, я обозначил как технику расслаивания. Теперь мне оставалось только перенести ее на дру-гого чело¬века.
Сущность метода заключается в том, чтобы отде¬лить обозначения переживания от самого пережи-вания.
Например, кто-то может рассказать, что в какой-то момент почувствовал страх. Техника расслаива-ния начинается с сопоставления того состояния, в котором оказался субъект и того понятия, которым он обозна¬чил данное состояние. С этой целью мы требуем все более и более детального описания пережи-того опыта — до тех пор, пока пациент не начнет вводить другие обозначения в своем рассказе. Как только мы услышим от него новые слова, эпитеты или метафоры, мы можем предполагать процесс внутренней трансформа¬ции. Это означает, что он неосознанно подошел к своему истинному пережива-нию и теперь получил возможность его словесной экстериоризации. Зачас¬тую так и бывает — первое описание не соответствует изначальному переживанию и представляет собой лишь попытку квалифици-ровать свое состояние в соответст¬вии с общепринятыми стандартами. Так, например, пациент, который жалуется на страх, может на самом деле испытывать совершенно другое чувство, которое по инерции определяется им как страх.
В качестве иллюстрации привожу случай, с кото¬рого я начат эту главу.
"Пациент. Доктор, меня одолевают страхи.
Терапевт. Что вы подразумеваете под страхами?
П. Что значит — подразумеваю?
Т. Вы можете их описать, или вы всего лишь утверж¬даете, что они вас одолевают?
П. Описать? Г-м... Пожалуй. Я просыпаюсь утром, встаю с постели и на полпути к туалету чувствую какое-то непонятное волнение.
Т. Пробовали ли вы сразу после того как проснетесь идти не к туалету, а к ванной, или к кухне?
П. Н-нет. А при чем здесь ванная или кухня?
Т. А при чем здесь туалет?
П. Я просто сразу по пробуждении направляюсь в туалет. Это вполне естественно. Разве вы делаете не то же самое?
Т. Нет. Сразу по пробуждении я прежде всего встаю с постели и надеваю тапочки.
П. Ну-да, это само собой разумеется. (Делает паузу. Терапевт тоже выдерживает паузу. Пациент на-чи¬нает ерзать в кресле, при этом начинает смотреть вниз и в сторону. Затем, несколько повышая инто-нацию, говорит). Так вы мне поможете?
Т. В чем?
П. Снять мои страхи.
Т. Как и откуда я могу снять ваши страхи, если я до сих пор еще не знаю, что у вас за страхи?
П. Но я же сказал — меня одолевают страхи.
Т. Откуда вы знаете, что это страхи? К примеру, вы только что сказали о том, что вы чувствуете ка-кое-то непонятное волнение, когда доходите до сере¬дины пути к туалету.
П. Ну да, волнение. А разве это не одно и то же?
Т. Я могу испытывать какое-то непонятное волнение, когда оказываюсь рядом с девушкой, которая мне нравится, или картиной, которая потрясает мое воображение. Разве это одно и то же, что страх?
П. Нет, но разве страх не может сопровождаться волнением?
Т. Может. Но в таком случае что же вас беспокоит сильнее — страх или волнение?
П. Гм, я не задумывался. Кажется, конкретно я ниче¬го не боюсь...
Т. А в чем, по-вашему, заключается разница между страхом и "боюсь"?
П. Ну... страх — это страх... Когда мне страшно, я боюсь. По-моему, это одно и то же.
Т. Хорошо. Я, к примеру, не боюсь высоты. Но, когда я оказываюсь на большой высоте и при этом не уверен в свой безопасности, я невольно начинаю испытывать некоторых страх. Или другой случай — мне показывают какую-нибудь красивую вещь. Я любуюсь ею, но боюсь до нее дотронуться, потому что не знаю, как с ней обращаться. Я боюсь ее испортить, хотя при этом не испытываю ника¬кого страха.
П. Что же я тогда, по-вашему, испытываю?
Т. Я пока не знаю. Опишите, и мы попробуем разо¬браться.
П. Хорошо. Я просыпаюсь, встаю, надеваю тапочки, иду в туалет и вдруг начинаю чувствовать... что же я начинаю чувствовать?
Т. Что же вы начинаете чувствовать в этот момент? Вы останавливаетесь?
П. Нет, я продолжаю идти, но с таким ощущением, будто переступаю какую-то незримую черту, за которой мое состояние сразу меняется.
Т. Какое состояние у вас было до этой черты?
П. Обычное. Я не задумывался над ним.
Т. Существует ли разница между тем состоянием, которое у вас возникает в момент перехода этой "черты" и уже за этой "чертой"?
П. Погодите, сейчас попробую вспомнить... Есть! Когда я перехожу черту, я словно ощущаю какой-то внутренний толчок... Как будто что-то во мне мгновенно меняется. А затем это ощущение при-тупляется. Становится как-то неуютно. Будто я сам не свой. Вроде бы ничего не произошло, и в то же время что-то начинает угнетать.
Т. Что значит — угнетать?
П. Угнетать? Настроение какое-то угнетенное.
Т. Можете ли вы его описать?
П. Это проявляется в ощущении того, что день будет тянуться бесконечно, и при этом нужно делать какие-то дела, наполовину бессмысленные... (Пауза).
Т. А наполовину?
П. В каком смысле?
Т. Вы сказали — наполовину бессмысленные. А на¬половину?
П. (Улыбается). А наполовину, может, и осмысленные.
Т. А какая разница между бессмысленным и осмыс¬ленным?
П. Ну... бессмысленное никогда не приносит удовле¬творения.
Т. А осмысленное?
П. А осмысленное приносит.
Т. Теперь давайте разберемся. Откуда осмысленное приносит вам удовлетворение? И каким образом оно приносит его вам?
П. Откуда? Я не знаю... Быть может, из меня самого?
Т. Вы меня спрашиваете?
П. Я понимаю, что ответить на этот вопрос — моя задача.
Т. Вот именно.
П. Что же, я попытаюсь. (Пауза). (Продолжает). Иногда мне кажется, что я переполнен энергией, и в эти минуты я полностью собой доволен. Тогда я удов¬летворен.
Т. Самим собой?
П. Вот именно.
Т. А иногда?
П. А иногда я чувствую себя вымотанным до предела. В таком состоянии я почти ненавижу себя.
Т. И испытываете страх перед собой?
П. (Задумавшись). Да нет.
Т. Но тогда боитесь ли вы себя?
П. Н-нет.
Т. А что же с вами происходит?
П. Просто мне хочется куда-то спрятаться.
Т. От кого?
П. Возможно, от себя самого.
Т. А куда спрятаться?
П. Не знаю. Просто спрятаться.
Т. Не за черту ли?
П. За какую черту?
Т. Ту, незримую, которая разделяет расстояние от кровати до туалета.
П. (Смеется. Ничего не отвечает).
Т. Итак?
П. Что итак?
Т. По какую сторону черты вам хотелось бы остаться
П. Конечно, по ту, где я просто иду и ничего не испытываю.
Т. В таком случае, можете ли вы, не доходя черты, повернуть обратно, а затем начать все сначала?
П. Я попробую.
Т. Но чувствуете ли вы, что готовы к этому?
П. Думаю, что да.
Т. Теперь вы можете прийти ко мне через неделю и; сообщить о своих результатах.
(Неделю спустя).
Т. Какие у вас теперь проблемы?
П. О! Доктор! Это было крайне интересно. Начнем того, что в тот же день, как я только вышел от вас, то сразу почувствовал, что в чем-то изменился. Я не знал, в чем именно. Я просто чувствовал это. И мне даже не пришло в голову дать название этому. Стало ли мне хорошо? Да нет, пожалуй. Поднялось настроение? Появилась надежда? Нет. Все не Быть может, я неправильно сделал, что не подумал, как же определить то состояние?
Т. Нет, вполне правильно. Просто опишите его.
П. Попробую. Я вышел из кабинета, покинул здание, где вы принимаете, и направился к метро. Я шел и пытался разобраться в смысле нашей беседы. Я воспроизводил ее от начала до конца, вспоминая наиболее значимые для меня эпизоды. Но в это же время где-то на краю моего сознания вертелась идея черты. И я, скорее всего, ощущал ее, чем думал о ней.
Т. Что ощущали — идею или саму черту?
П. Точнее всего это можно было обозначить...
Т. (Перебивая). Не надо обозначать. Только описы¬вайте. Это крайне важно — то, что вы сейчас рас-сказываете.
П. Я ощущал, как эта идея, почти на грани образа то отдалялась и почти исчезала, то становилась более гибкой и внедрялась в мои мысли, впрочем, не слишком назойливо. Я потерял ощущение времени.
Т. Стоп. Вы потеряли ощущение времени или просто не думали о нем?
П. Просто не думал.
Т. Вы понимаете, почему я внес это уточнение?
П. Конечно, да. Если бы я потерял ощущение време¬ни, то находился бы в состоянии транса. Когда же я просто не думал о нем — это значит, что я просто не думал о нем. Как я не думаю о своих ботин-ках, когда иду. Правильно я понял?
Т. Да. Продолжайте.
П. Итак, я упомянул про время лишь потому, что заметил изменения в своем состоянии только тог-да, когда уже подходил к метро. У метро я ощутил пустоту в голове — словно выкинул из нее какой-то напряженный груз. И дальше уже в полном спокойствии добрался до дома. Интереснее всего было то, что никаких ассоциаций с понятием или самим словом "страх" у меня не возникало. Я совершенно спо-койно провел остаток дня и уже не думал о нашей с вами встрече. В одиннадцать, почувствовав сонли-вость, я лег спать. Проснув¬шись раньше обычного, впрочем, всего на десять минут, я, вдруг, испытал чувство неуверенности. Несколько минут я лежал, глядя в потолок и пытаясь разобраться в этом чувст-ве... Вернее, я пробовал его описать. Я не анализировал, а именно описывал. Вот что у меня получилось: "Сейчас я лежу в постели и смотрю в потолок, но между тем подспудно думаю о том, что сейчас мне предстоит вставать и одновременно я пытаюсь немного за¬глянуть в будущее, ожидая ответа на внутрен-ний вопрос — что сулит мне грядущий день? Тут же я начинаю мысленно прокручивать все предпола-гаемые события, ожидающие меня сегодня. Эта пленка проигрывается быстро, образы нечеткие и неяс-ные. Это, скорее всего, не картинки, а мысли о картинках. Идея на грани образа. Вот я отправля¬юсь на работу, встречаюсь с людьми... Надоело". В этот момент моя неуверенность переходит в раз¬дражение. Я резко вскакиваю и, ни о чем не думая, направляюсь к туалету. Внутри меня что-то похо¬жее на агрессив-ность и возбужденность.
Т. А что с чертой?
П. С чертой? Да, она была, но в тот момент я как бы разорвал ее, сам того не желая... И только уже на улице, когда вышел из дома, поймал себя на мысли, что ни разу все утро не подумал о страхе... Неу-жели у меня его и не было?
Т. Не было. Все дело заключается в следующем. Вы переживали что-то иное, но называли это стра-хом. И вы начали думать о том, что это страх. И вы стали думать, что это страх. И вы стали думать о страхе. И вы думали о страхе. Но не переживши его. А страх только тогда страх, когда его переживают. Я со своей стороны всего лишь отучил вас квалифи¬цировать, оценивать, давать обозначения и научил описывать.
П. Что же, теперь у меня нет никаких проблем?
Т. Проблемы есть у каждого. Все дело в том, умеем ли мы их эффективно решать. Но если вы всю неделю провели спокойно, то можно считать, что тех проблем, с которыми вы пришли, уже нет.
П. Всю неделю я провел спокойно.
Т. Почувствовали ли вы, что ваша личность в чем-то изменилась?
П. Да, определенно. Правда, я не знаю, в чем, но я чувствую это.
Т. Все в порядке. Знать необязательно, главное чув¬ствовать."
На этом закончилась наша вторая и последняя сессия.
Весь диалог, как и в первом, так и во втором случае построен на технике расслаивания. Каждый раз, когда пациент употреблял какое-нибудь слово, пытаясь им обозначить некое состояние, я предлагал ему заняться "смысловым расщеплением" этого понятия. Получи¬лось что-то вроде ифы с сюжетом на тему о расщепле¬нии атома с той лишь разницей, что в качестве этого атома здесь выступало значение слова. Таким образом мы постепенно продвигались к тому опыту, который на самом деле оказывался актуаль-ным для субъекта. Как выяснилось, у моего пациента этим опытом оказалась внутренняя агрессия, при-чин которой мы сейчас не затрагиваем, ибо речь идет несколько о другом.
Весьма важно отметить, кстати, что в процессе такого расслаивания личность действительно часто подвергается бессознательной трансформации. В на¬шей ситуации пациент, к примеру, смог нейтрализо-вать избыток своей агрессивности. О подобной транс¬формации говорят и достаточно характерные вы-ска¬зывания тех, кто подвергся процедуре при помощи техники расслаивания: "Я чувствую, что в моей лич¬ности произошли изменения. Я не знаю, какие имен¬но, но я это чувствую."
Однако описанный пример не ставит своей це¬лью представить эту технику как способ быстрого разрешения проблемы. В данном случае это произо¬шло именно так — практически за одну сессию. Но во многих остальных требуется время и достаточное количество сеансов. Встречаются и такие пациенты, ригидность которых столь же высока, сколь и их внутреннее сопротивление. Но если проявить необ-ходимое упорство, то и здесь можно добиться успеха, ибо применение подобной техники так или иначе способствует включению каскада ассоциативных ре¬акций, что приводит к расширению контекста внут-реннего осознавания и стимулирует более активный поиск средств словесного самовыражения.
Еще одним, не менее значимым аспектом дан¬ной процедуры является экстериоризация, о которой упоминалось выше. Сама по себе экстериоризация способна оказывать мощное трансформирующее воз-действие, механизмы которого, однако, еще не ясны и почти загадочны. Тем не менее, история изобилу-ет примерами, демонстрирующими возможности такого воздействия — это и исповедь, и откровение первому встречному попутчику, и ведение интимных дневни¬ков. Хотя в этом случае и следует сделать ряд огово¬рок. На самом деле подобные варианты исповедаль¬ной практики грешат одним недостатком — неполной откровенностью и некоторой долей артистизма. Ис¬поведующийся, с одной стороны* испове-дуется, а с другой, как бы смотрит на себя со стороны — как он при этом выглядит и достаточно ли эф-фектно он преподносит свои внутренние кошмары. Таковы, например, излияния Руссо, которые, не-смотря на свою оголенную, доходящую до эксгибиционизма натуралистичность, все же насквозь лите-ратурны. Мастер Руссо опоэтизировал монстра, и исповедь в устах исступленного гения превратилась в поэму. Далеко не каждый гениален, но почти каждый, кто исповедуется, поступает как и великий беар-нец. Если мы, скажем, возьмем церковную исповедь, то каю¬щийся кается лишь наполовину. Остальную половину он наблюдает за тем, как он это делает. Любой дневник, сколь бы интимным и тайным он не был, все равно ведется с бессознательной оглядкой на потен¬циального читателя. А большинство таких владетелей дневников в глубине души даже надеются, что подоб¬ный читатель каким-нибудь образом отыщется. Все эти случаи подходят под расхожую поговорку: "Выскажись, и тебе станет легче". И здесь, безусловно, присутствует элемент экстериоризации, то есть про¬ецирования вовне своих внутренних процессов. Дей¬ствительно, можно предположить, что терапевтичес¬кий эффект в данных примерах дос-тигается за счет экстериоризации, Но также можно предположить, и это предположение более чем оче-видно, что для того, чтобы получить облегчение, недостаточно просто высказаться — для этого необ-ходимо точно высказаться, на что, в сущности, и ориентирована техника расслаивания.